Шрифт:
Из записей отца:
«Мне случалось получать премии «Лучшего начальника цеха» из 24 предметов. В нее входили: бутылка водки, пачка табаку, плитка шоколада (из США), две-три коробки американской тушенки и т. п. Водку и табак жена (она тоже работала на заводе) обменивала на базаре на мясо, которым мы кормили детей.
Питаясь в столовой литеры «Б», я имел портативную жестянку, такие имели многие конструкторы, в которых мы помещали второе блюдо и относили его домой полуголодным ребятам.
Последние партии наших инженеров, прибывших из Ленинграда — молодые ребята — имели жалкий вид. Некоторые были опухшие от голода в блокаде, но постепенно к ним вернулись и здоровье, и красота.
В качестве официанток в нашей столовой работали некоторые молодые артистки Ленинградского драматического театра, которые не нашли применения своим талантам в сложившейся обстановке».
В тяжелых условиях отец оставался заботливым сыном. В блокадном Ленинграде остались его отец и мать.
Из письма отца:
«2.02.42 г. Челябинск.
Дорогие мама и папа, не знаю, получите ли вы это письмо и посылку, которую я отправляю с товарищем. До Москвы дойдет, а дальше… Для улучшения своего питания продайте все мои и Наташины вещи за любую цену или обменивайте их на продукты. Здесь с питанием тоже очень тяжело. Я получаю 800 граммов хлеба, Наташа и дети по 400. Сахар почти не дают. Выдаваемые нам карточки отовариваются процентов на 25. На рынке молоко стоит 25 рублей (меняем хлеб на молоко), мясо — 80—130 рублей кило. Жиров нет. На деньги почти ничего не продают, процветает обмен».
Посылка не помогла, а может, и не дошла. В конце февраля 1942 года наш дед — Василий Константинович Федоренко, ученый-историк — умер в Ленинграде от дистрофии.
В это время на фронтах шли бои, а с конвейеров ЧТЗ сходили новые модели танков.
К концу войны отец получил два ордена и три медали. Но его оценка своих заслуг была очень критической. Он всегда занимался самооценкой и ставил перед собой высокие нравственные цели.
«13.08.44 г. 10 августа узнал о том, что награжден орденом «Знак Почета». Для меня это третья правительственная награда. Знакомые поздравляют. Из газет о моем награждении узнают многие из знающих меня за пределами Челябинска. Награда скромная, но, пожалуй, заслуженная».
«3.02.46 г., воскресенье. Основное на сегодня у меня — это нехватка времени. Семья, партийная работа, труд на заводе, чтение самого важного, что необходимо прочесть, — съедают все время без остатка. Не пишу о фактах — они сложны и тяжелы, важно другое — в воздухе пахнет весной, а мне скоро пойдет 40-й год. Тевелев (инженер-конструктор ЛКЗ) поздравил меня с орденом Красной Звезды.
Делаю небольшую работу для Каплана. Он создал здесь целую лабораторию. Что создал я? Ж. Я. Котин моложе меня на год, а имеет мировое имя. Пора поставить цель в мечтах. Примерно так: я — инженер с широким кругозором, танкист-вооруженец, профессор в своей и родственных областях. Наверно, неплохой организатор — старый член партии, имею работы в области экономики СССР и философии, поэт и художник и т. д.»
Отец был художественно одаренным человеком. Писал стихи, хорошо рисовал, причем владел шаржевым стилем. Секунда — и дружеский шарж готов. Применял этот свой талант в воспитании детей. Вместо нравоучений за провинности и шалости я получала смешную картинку, которая действовала очень сильно. Иногда, рассматривая ее, я от обиды горько плакала, как если бы меня выпороли.
Его качества — истинно интеллигентного человека: самоирония, критический анализ, блестящее чувство юмора.
Из дневников отца:
«17.08.44 г. Сегодня на улице мне пришла в голову странная, но простая мысль: самое главное в нашей жизни — это дети и то, что мы даем им при нашей жизни и оставляем после нашей смерти. Что оставлю я? Этот вопрос стал меня частенько беспокоить. Пока больших дел мною не сделано».
Суровые военные будни продолжались.
Из записей отца:
«Почти всю войну являлся начальником конструкторской группы по специальному оборудованию (вооружению) танков и самоходных установок. Много разработок сделано руководимой мною группой инженеров-конструкторов всех рангов и лично мною для почти всех типов машин, которые проектировались в КБ. Как известно, на заре танкостроения многочисленные ранения получали танкисты в глаза при наблюдении из танка через смотровые щели. Ранения эти вызывались свинцовыми брызгами (пули плавились при ударе в броню) из-за несовершенства и недостаточной герметичности смотровых приборов.
Наша группа занималась установкой и испытаниями разнообразных смотровых приборов, прицелов и т. п., совершенствованием танковой оптики. Новые приборы у нас испытывались снайперским обстрелом. Там, где должны быть глаза танкиста, в башне укреплялся тонкий лист бумаги. При недостаточной герметичности прибора на бумаге получались просечки от свинцовых брызг — мелких осколков. Случалось и мне брать в руки трехлинейку для обстрела своих и чужих конструкций смотровых приборов и прицелов (Отец был охотник. В шкафу висело красивое немецкое ружье, а после его приездов с охоты наша женская семейная команда: мама и нас три дочери — сидели на кухне и общипывали уток. — Л. Ф. ).