В самом деле, подход EMES делает шаги к сближению с англосаксонской традицией исследований социальных предприятий и социального предпринимательства. Важными составляющими этого движения являются вопросы гражданской инициативы, организационной автономии, прямое указание на производство товаров и услуг как основную деятельность. С одной стороны, это исключает из поля рассмотрения характерные направления работы традиционных НКО, связанные с гражданской защитой и активизмом, а также ограниченные во времени социальные проекты. С другой — указывает на связь между социальными целями, поставленными во главу угла деятельности социального предприятия, и гражданской демократической инициативой и ответственностью, которые могут уходить из поля зрения доходных (прибыльных) социальных предприятий, возникших в частном секторе. В то же время в предложенной концепции осталась непреодоленной проблема предпринимательского новаторского содержания деятельности социальных предприятий. Судя по приведенному определению EMES, она необязательна. Более того, после разъяснений, которые авторы дают вслед за определением, под сомнение может быть поставлена также экономическая устойчивость и автономия организаций. Под последней авторы понимают независимость от государства и бизнеса. А как быть с независимостью от фондов и ассоциаций? Но главная проблема — как оставаться независимыми от государства при допущении использования государственных субсидий и значительной зависимости от государственных заказов, которые фактически существуют для многих социальных предприятий теперь и по законодательству ряда европейских стран, в особенности это касается предприятий трудовой интеграции? Остается не очень понятным и требование уменьшения доли оплачиваемой работы. С одной стороны, волонтерская работа заложена в самом условии социального взаимодействия с сообществом и стейкхолдерами. Использование различных социальных сетей для организации работы и для получения обратной связи — обычное явление в деятельности как НКО, так и социальных предприятий. Нередко оно также на старте новой работы или проекта — и в бизнесе, что, как правило, является неоплачиваемым дополнительным ресурсом организаций. Однако постоянное и широкое использование волонтерского труда имеет множество недостатков, — прежде всего неустойчивость количества и качества, невысокий уровень управляемости. Как правило, его чрезмерное использование свидетельствует об остром недостатке ресурсов организации, что является серьезным барьером для реализации ее социальных целей, в особенности, если речь идет о необходимости социальных изменений.

Что все это нам дает для понимания концепций социального предпринимательства и социальных предприятий?

Проведенный анализ свидетельствует о движении к сближению различных концепций социального предпринимательства, включая сужение водораздела между заокеанской концепцией социального предпринимательства и европейской концепцией социальных предприятий, которые демонстрируют исследования EMES. Однако они еще далеки от окончательного преодоления. Наиболее удачные попытки соединить эти две традиции в европейском поле исследований предпринимались в различных работах под руководством испанского исследователя Джоанны Мэйр [Maire, Schon, 2005; Mair, Marty, 2006]. [46] Что касается работы Дефурни и Ниссенс 2010 г., то в ней наиболее обещающим в смысле исследования происхождения социальных предприятий в общественной и институциональной среде можно считать не столько обоснование определения социальных предприятий EMES, тем более что оно приводилось и в более ранних работах, сколько анализ исторических условий развития социальных предприятий в США и в странах Европы, а также опыт более удачного и менее удачного взаимодействия социальных предприятий и государства. Дело в том, что с исторической точки зрения при всех различиях условий и исследовательских школ в США и континентальной Европе, движение к практике и концептуальному обоснованию деятельности новых организаций — «социальных предприятий» имеет много общего, включая совпадение временных рамок развития, что не может быть случайностью и нуждается в дальнейшем анализе. Кроме того, в самой Европе опыт развития социальных предприятий как по происхождению, так и по условиям их отношений с обществом и государством существенно различается, что также требует углубления его сравнительно анализа и осмысления.

Как соотносятся приведенные концептуальные разрывы с нашей собственной работой по анализу международных и российских кейсов? Отбор кейсов из коллекции Ashoka, так же как и описание методологии пилотного проекта (см. приложение), где в качестве ее основы сделаны ссылки на цитированную выше работу Ким Алтер, а также постановка в качестве центральной темы книги понятия «социального предпринимательства», как будто недвусмысленно указывает на выбор англосаксонской традиции исследований. Это почти верно. Но не потому, что при выборе из двух континентов наши симпатии оказались на стороне США. А потому, что в примерах опыта различных компаний (задолго до знакомства со стипендиатами Ashoka), включая Банк Grameen в Бангладеш, Секемскую инициативу в Египте, Мондрагонские кооперативы в Испании или Зоопарк в Бангкоке, в качестве центральной характеристики новизны и перспективы социального предпринимательства мы посчитали сочетание инноваций с решением социальных проблем, шумпетерианское понятие развития, основанное на преобразовании, что в конечном счете определило важность еще одного компонента — финансовой самостоятельности для обеспечения устойчивости организаций. Европейское видение социальных предприятий такой подход почти не отражает. Но это вовсе не означает, что в Европе недостаточно опыта социального предпринимательства, что видно из описанных выше кейсов. Поэтому сказать, что мы выбрали для разработки методологии своего анализа англосаксонскую традицию, недостаточно и неточно.

Во-первых, для разработки нашего собственного подхода к социальному предпринимательству не меньшее значение, чем работа Алтер, имела работа Мэйр и Шона. Во-вторых, при отборе организаций стипендиатов Ashoka, которые мы представили в предыдущей главе, европейский опыт социального предпринимательства, включая организации трудовой интеграции, которые традиционно имеют более консервативный характер, представлены достаточно выпукло, но новизны и преобразовательной силы в них не меньше, чем в других. Это, кроме того, обеспечивает им и финансовую устойчивость. В-третьих, забегая вперед, следует оговориться, что, разрабатывая свой подход к исследованию, мы учитывали особенности российской среды, а именно — недостаточную развитость инфраструктуры поддержки социальных предприятий и в «третьем секторе» (в связи с его скромными масштабами), и в бизнесе (усеченный характер распространения КСО и венчурной филантропии), и в государстве (в качестве основного источника социальных инициатив и программ государство пока видит себя).

Поскольку социальное предпринимательство является феноменом развитой рыночной экономики и требует определенной эволюции бизнеса и общества, неудивительно, что первые обсуждения этой темы в России и первые социально-предпринимательские инициативы были обнаружены лишь в последние 5 лет. На это время приходится появление понятия «социальное предпринимательство» в дискуссиях, связанных с деятельностью НКО и малого бизнеса, нередко это происходило с подачи международных партнеров — представителей фондов и экспертного сообщества. Но и сегодня, когда это понятие перестало восприниматься как чужеродное, его популярность в России заметно ниже, чем, например, на Украине или в Польше, не говоря уже о странах Запада.

В этих двух странах выявлению и развитию начинаний в области социального предпринимательства активно способствовали международные донорские и консультативные организации. В то же время, если на Украине продвижение социального предпринимательства осуществляется скорее как негосударственная инициатива, то Польша в результате вступления в Евросоюз стала развивать систему государственной поддержки социальных предприятий на государственном уровне. Кроме того, на примере кейса Chleb?ycia Малгоржаты Хмелевской (см. главу 3), как и других социальных инициатив польских граждан и организаций, видно, что инициативы в области трудовых интеграционных предприятий и развития сельских сообществ в Польше весьма популярны. Например, Ashoka имеет 69 польских стипендиатов с 1993 г., когда стала отслеживаться деятельность социальных предпринимателей в Восточной Европе (для сравнения: это больше, чем число стипендиатов из Германии и Франции вместе взятых, и сопоставимо с общим числом стипендиатов остальных стран ЦВЕ, представленных в этой организации, таких как Чехия, Словакия, Венгрия, Латвия и Литва).

В отличие от Украины, Польши и других стран ЦВЕ в России в 2000-х годов работа международных НКО и консультантов, наоборот, постепенно сворачивалась. В конце концов функцию проводника идеи и практики социального предпринимательства взяла на себя российская частная организация — Фонд региональных социальных программ «Наше будущее» (фонд Вагита Алекперова), который был создан в конце 2007 г. Практически сразу с момента создания фонд приступил к проведению конкурсов социального предпринимательства в различных регионах России. В 2010 г. конкурс проводился уже в третий раз, а некоторые победители предыдущих раундов уже доказали свою результативность (одним из них является «Школа фермеров» — кейс, который будет рассмотрен в следующем разделе). Работа фонда преследует разные задачи. Это — и выявление действующих социальных предпринимателей и эффективных бизнес-моделей социальных предприятий, [47] и поддержка начинающих организаций и проектов, и популяризация идеи социального предпринимательства в различной среде. [48] К чести фонда, с самого начала для своей работы им была использована наиболее последовательная и теоретически выдержанная концепция социального предпринимательства, характерная для немногих наиболее продвинутых организаций поддержки социального предпринимательства на Западе, а также для научного дискурса. Эта концепция включала следующие функции социального предпринимательства:

• инновационность в подходах к решению социальных задач;

• нацеленность на заметные социальные улучшения в решении насущных, острых, общественно признанных социальных проблем;

• ориентация на экономическую эффективность (доходность на вложенный в проект капитал не может быть отрицательной — либо сразу, либо в обозримой перспективе);

• вписанность в систему рыночных отношений (если продукт проекта может потребляться всеми группами населения, то «социальность» бизнеса достигается не за счет снижения цен, а за счет льгот и дополнительных услуг отдельным целевым категориям населения/предприятий);