Анна хотела было попросить, чтобы им сменили скатерть, но, опустив глаза, обнаружила, что вместо мятой тряпки, усыпанной хлебными крошками и разукрашенной разноцветными разводами и пятнами, уже лежит свежайшая, накрахмаленная до хруста, льняная скатерть. Первый мальчуган водрузил на середину стола подсвечник и тут же бегом унесся на кухню. Остальные, сгрузив на стол свою ношу, последовали его примеру. В течение минуты проворные пацаны заставили стол в несколько этажей блюдами со снедью и прочей посудой. С удивлением Анна обнаружила, что в этом убогом заведении не только ножи, вилки, ложки, но и все остальное – из чистого серебра. Даже вместо привычных бокалов им поставили серебряные кубки.

Леймон, дотоле хранивший молчание, весьма учтиво поинтересовался у своей спутницы:

Многоуважаемая Анна еще не изменила своего мнения о сем достопочтенном заведении? – Анна скривила губы и передернула плечами, что должно было, по-видимому, означать: «Как-то не очень…» Леймон тяжело вздохнул. – Ну что ж… Начнем вечерний сеанс.

Он извлек откуда-то спичечный коробок и, чиркнув спичкой, дал ей разгореться, после чего поднес к свече. Крохотный огонек перепрыгнул со спички на фитиль и по мере того, как он, разгораясь, увеличивался, зал постепенно погружался в темноту, и вскоре Анна и Леймон сидели в колеблющейся сфере неверного света свечи, окруженные плотной стеной темноты.

Ну, как? – поинтересовался Леймон.

Бомжарские рожи, облупившиеся стены и грязный пол исчезли из виду, но Анна знала, что они никуда не девались, вот они, рядышком, стоит только руку протянуть. Как ни хотелось ей сделать приятное своему спутнику, она вынуждена была, виновато улыбнувшись, признаться:

Дешевый трюк.

Леймон снова вздохнул.

Что ж… Продолжим.

Он снова запалил спичку и зажег еще одну свечу. Темнота начала раздвигаться, и Анна увидела, что вместо чахлого, кривого фикуса рядом с их столиком высится могучая пальма. Ствол ее уходит куда-то вниз, в отверстие в дощатом свежеоструганном полу, а пышная крона, колеблемая легким, несущим живительную прохладу ветерком, шелестит метрах в пяти над ее головой. Она даже погладила рукой ее мохнатый ствол, чтобы убедиться, что это не обман зрения. Голубоватый рассеянный свет продолжал наполнять пространство вокруг нее, и вот уже Анна видит, что сидят они на открытой веранде, вокруг них занимают места за столиками дамы в вечерних туалетах и весьма импозантные господа, а над головой у нее бескрайнее черное небо, украшенное россыпью звезд. И шум… Приглушенный, монотонный шум, как фон, на котором особенно выразительны человеческие голоса, смех и даже звяканье посуды. Она хотела спросить: «Неужели это…», – но Леймон опередил ее, подтвердив догадку.

Прибой. Океанский прибой.

Потрясающе! – восхищенно выдохнула Анна. – Вы просто волшебник!

Квантовая механика и никакого мошенничества, – с легким торжеством в голосе пояснил Леймон.

Так вы физик, – воскликнула Анна, удовлетворенная столь легко нашедшимся объяснением всем этим чудесам. – А я думала вы тренер по плаванию. – Она ненадолго задумалась, наморщив лоб. – Такое под силу только очень большому ученому. Великому ученому. Скажите, вы, наверное, Нобелевский лауреат?

Пожалуй, что и так, – замурлыкал довольный Леймон.

Но вы ведь из Австралии, да?

Пожалуй… Хотя последние несколько… десятилетий я предпочитаю жить здесь.

У вас великолепный русский язык, – похвалила Анна.

Благодарю-с. – Леймон склонил свою бритую голову в шутливом полупоклоне. – Надеюсь, теперь-то вам здесь нравится?

О, да, здесь чудесно. Особенно после такой отвратительной встречи, которая состоялась у меня нынешним вечером. – Анна подцепила вилкой нечто, показавшееся ей креветочьим хвостиком, и отправила его в рот. – У-у, какая прелесть! Что это?

Это язык птицы тараукан, обитающей в предгорьях Анд. Понравилось? – Леймон плеснул ей в кубок вина. – Так вы, стало быть, имели сегодня беседу с Екатериной Константиновной?

Удивившись, Анна отняла кубок от губ.

Откуда вы знаете?

Кто ж не знает Екатерины Константиновны? Известнейшая в городе личность. Городская сумасшедшая-с. Вы ведь заметили, что у нее не все в порядке с головой?

Д-да…

И храм ее домовый видели?

Д-да…

И про мужа своего она вам рассказывала? Про его геройские дела и приключения разные?

Д-да…

Все врет-с, – резюмировал Леймон, с огорчением покачав лысой головой. – Зря только время потеряли. У нее и мужа-то никогда не было. Так и просидела серой мышкой всю жизнь в девках. Старая дева она. На этой почве и крыша поехала. Сумасшедшая-с. Что с нее возьмешь?

Анна не смогла удержаться от возгласа разочарования.

Как жаль… Я так надеялась…

У вас к ней было серьезное дело? – как бы невзначай поинтересовался Леймон.

Да так… Ерунда. – Анна обвела взглядом веранду. – Здесь все такие красивые, и только мы с вами… не соответствуем стандарту. – Заметила она, чтобы увести разговор в сторону от скользкой темы.

Это дело легко поправимое, – почему-то обрадовался ее замечанию Леймон. – Как видите, у нас с вами не зажжены еще две свечи. Две свечи, две свечи, две све-чеч-ки-и-с… – Замурлыкал он себе под нос, доставая из кармана спичечный коробок и зажигая третью свечу.

Анна, как завороженная, следила за его манипуляциями, за тем как разгорается, крепнет и растет язычок огня на третьей свече, затем, поворотив голову, окинула взглядом веранду, ожидая увидеть на ней нечто новое, но, не найдя никаких изменений, оборотилась к Леймону, чтобы уколоть его язвительным упреком. То, что она увидела, заставило ее прикусить свой острый язычок. Леймон, вальяжный, но в то же время и подтянутый и даже как будто изрядно помолодевший, сидел по-прежнему напротив, обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы, сжимающие толстую сигару. Но вместо обычной летней рубашки-распашонки, в которую он был облачен до сих пор, на нем был безукоризненно сидящий смокинг, а жесткий воротничок белоснежной рубахи был утянут кокетливым галстуком-бабочкой. Он вытащил сигару изо рта, сверкнув при этом запонкой, в которую был вделан бриллиант, размером с добрый булыжник, и, продолжая улыбаться, поинтересовался: