Отец вскочил на ноги.

Лай висел на спине у медведя, зубами вцепившись ему в ухо.

Нет такого пса на свете, чтобы мог один на один справиться с могучим медведем. Самые смелые лайки решаются нападать на такого зверюгу только с тыла.

К счастью, отец успел схватить валявшееся на земле ружье и послать в медведя пулю, прежде чем зверь задавил Лая. Медведь рухнул мертвый.

Так оправдались слова охотника-манси: верный Лай спас отца от неминуемой смерти, а отец спас Лая.

Отец погиб в тот же год на глазах у бабушки. Но тут уж Лай не мог его спасти.

Отец рубил лесину. А был очень сильный ветер, бабушка говорит – прямо буря. Подрубленная лесина свалилась не на ту сторону, куда думал отец. Он не успел отскочить, и его задавило насмерть.

Бабушка своими руками вытащила его из-под лесины. Похоронила тут же, в тайге. И осталась одна-одинешенька. Давно это было.

Кругом тайга. Зима только началась. Реки замерзли – на челне не проедешь. И пешком идти – не дойдешь до людей. И еды запаса нет в малой охотничьей избушке, что срубил отец на своем промысловом участке.

Бабушка могла бы и сама промыслить себе еду: умела с ружьем обращаться. Да отцово ружье в щепки изломала та проклятая лесина.

Как быть?

На счастье, тут забрел в бабушкину избушку какой-то охотник.

Бабушка ему очень обрадовалась:

– Выведи, добрый человек, из тайги – вот как тебе благодарна буду.

А он ей:

– Так и быть, бабка, выведу. А ты мне за это своего пса отдашь.

Это Лая-то! О нем тогда уж далеко слух прошел, что замечательный пес. Хоть понаслышке, а все охотники километров на сто кругом его знали.

Бабушка сдвинула брови.

– Нет, – говорит, – пес у меня не продажный. Он моему покойному сыну верный товарищ был, а теперь мне на всем свете первый друг. Что хочешь проси – ничего не пожалею. А друга не отдам.

Охотник уперся:

– Деваться тебе, старая, некуда. Все равно отдашь.

– Ну, – бабушка говорит, – коли совести в тебе нет, нечего мне с тобой и разговаривать. Покинь старуху одну в беде.

Тот разозлился.

– Все равно, – говорит, – я у тебя пса силой уведу.

– Попробуй, – отвечает бабушка. И взялась за топор.

Ушел злой человек ни с чем.

Бабушка говорит: мы – крепкая косточка, мы из сибирских казаков.

Так-то так, да ведь и тайга – не городской парк культуры и отдыха. Чаща, болота, горы. Снег по пояс. Вьюги. Как тут себе еды промыслить?

Отец, бывало, уложит лося или медведя и тут же на месте освежует. Кусок мяса отрежет – какой в мешок уйдет. Это – с собой. А тушу и шкуру – в амбарушку.

Такие амбарушки звероловы себе в тайге рубят. На гладком бревне ставят, чтобы никакой зверь не залез. Тут и хранится мясо до времени. Ведь не всякий раз охота задастся – бывают и долгие черные дни.

Говорил отец бабушке, что у него три полные амбарушки запаса в тайге. Там и лосятина, и оленина, и медвежатина. А где их, те амбарушки, искать? Вот вопрос!

Все-таки бабушка моя догадалась, как ей быть.

Ремнем потуже перепоясалась, топор за пояс, на лыжи стала и санки с собой взяла.

– Ну, Лаюшка, – говорит, – на тебя вся надежа. – Беги вперед – показывай, где хозяин складывал добычу. Ищи!

Лай хвостом покачал – и в тайгу. Побежит-побежит да оглянется – идет ли за ним бабушка?

И такой умница: прямо-прямо к амбарушке привел!

Потом, когда бабушка все мясо домой на санках перетаскала, Лай вторую амбарушку показал. А там и третью. Так всю зиму с мясом были, очень даже сытно прожили.

А весной, когда лед растаял, постелила бабушка в отцов челн звериные шкуры, собрала кой-какую поклажу – и спустилась речкой за шестьдесят километров до ближнего селения.

Там хорошие люди ей помогли, сельсовет избу дал.

Бабушка списалась с городом, где тогда моя мать училась и я – маленький – с нею был. Узнала бабушка, что мать сильно больна. Скорей на железную дорогу – и к ней. Да все равно не успела: умерла моя мама.

Так бабушка и осталась одна на свете, да еще со мной маленьким на руках.

Поселилась в железнодорожном поселке под городом.

А Лай, конечно, все время с ней неразлучно.

Мне доходил четвертый год, когда умерли мои родители, и бабушка приехала и взяла меня к себе. Совсем еще несмышленыш я был. И, бабушка говорит, неслух, озорной такой, что беда! Трудно, говорит, ей со мной пришлось, вот как трудно. Поступила, конечно, бабушка на службу. А меня дома оставить не на кого. И детского садика близко нет.