Бродский и Лев Лосев с женой Ниной. 1971 г. Из архива Е. Б. и Н. В. Рейн

Об этой дискуссии слышал я сразу же после ее завершения от своего друга Анатолия Кима, который признавался, что так яростно спорить с ополчившимися уже не на СССР, а на саму изначальную Россию и русскую культуру позволил себе лишь эмигрант Иосиф Бродский. Кстати, это важная тема для исследования, как защищали достоинство России за рубежом и в самое прокоммунистическое время, и в период антикоммунистической истерии, многие наши самые лютые антикоммунисты Владимир Максимов, Михаил Шемякин, Андрей Синявский, Александр Солженицын, Иосиф Бродский, и как поливали грязью саму Россию другие диссиденты, от Давида Маркиша до Виктора Топа-лера. Как признавалась в Израиле известный филолог Майя Каганская: “В СССР я думала, что ненавижу все советское, приехав сюда, я поняла, что ненавижу все русское…”.

Эти статьи и выступления в защиту России и русской культуры Иосифу Бродскому никто не заказывал. Накипело. На Западе он боролся за Россию не менее страстно, чем Александр Солженицын. И спор их друг с другом типичен для русской литературы. Но об этом споре как-нибудь в другой раз. Я согласен с тем же Львом Лосевым, который в книге о Бродском, вышедшей в серии ЖЗЛ, пишет: «Западник” Бродский не менее, чем “славянофил” Солженицын, был всегда готов грудью стать на защиту России, русских как народа, от предвзятых или легкомысленных обвинений в природной агрессивности, рабской психологии, национальном садомазохизме и т. д.». К примеру, высказался он с присущей ему саркастической иронией в адрес ельцинских властей и после печально известного расстрела Верховного Совета 4 октября 1993 года:

Не забудем и о его дружеских отношениях с Глебом Горбовским, поэзию которого высоко ценил, о встречах с Николем Рубцовым и Татьяной Глушковой. Хранил же он у себя в библиотеке книгу стихов Станислава Куняева “Метель заходит в город” с достаточно трогательной надписью автора: “Иосифу Бродскому с нежностью и отчаянием. От меня. Станислав Куняев”. Хранил эту совершенно чуждую ему книгу, подаренную ему после возвращения из ссылки в 1966 году. Но о встречах с русскими писателями-традиционалистами и почвенниками как-нибудь в другой раз.

Для начала обратимся к его полемике с чешским писателем Миланом Кундерой, ныне столь щедро рекламируемом в российской прессе и издаваемом в наших престижных издательствах. Этим бы издательствам заодно в предисловии напечатать сначала статью Кундеры “Предисловие к вариации” из книжного обозрения в “Нью-Йорк таймс” от 6 января 1985 года, а затем и ответ Иосифа Бродского буквально через месяц в воскресном “Книжном обозрении” газеты “Нью-Йорк таймс” от 17 февраля 1985 года, “Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому”. Тем более, что статья Милана Кундеры ни разу не была опубликована в нашей прессе. А на обложку всех книг Милана Кундеры, выходящих на русском языке в России, я бы обязал выносить жирными буквами изречение Иосифа Бродского из его известной беседы с Адамом Михником, тоже стыдливо замалчиваемое в нашей прессе:“Кундера – это быдло. Глупое чешское быдло”.

Впрочем, еще за год до своей антидостоевской статьи Кундера опубликовал в апреле 1984 года там же, в центральном органе всех мировых либералов, свой нашумевший манифест “Трагедия Центральной Европы”. Кундера, как всякий бывший коммунист, как всякий ренегат, сначала верноподданнически подмахивавший советской власти, и даже споривший с Вацлавом Гавелом осенью 1968, призывая к компромиссу с советской армией, к отказу от сопротивления, к “умеренности и реализму”, отказавшись от своих былых взглядов, стал люто поносить своих бывших единомышленников. Ему уже мало было критики Советского Союза, он решил бороться со всей тысячелетней Россией и ее великой литературой… он решил бороться даже со своим собственным славянством. Он негодует: “Чехам (вопреки предостережениям своей элиты) нравилось по-детски размахивать «славянской идеологией», считая ее защитой от германской агрессии. Русские тоже с удовольствием использовали ее для оправдания своих имперских планов. “Русские называют все русское славянским, чтобы потом назвать все славянское русским” – так в 1844 году … Карел Гавличек предупреждал соотечественников об опасности невежественного восхищения Россией… Джозефа Конрада, поляка по происхождению, раздражал ярлык “славянская душа”, который навешивали на него и его книги… Как я его понимаю! Я тоже не знаю ничего более нелепого, чем этот культ туманных глубин, трескучие и пустые рассуждения о “славянской душе”, которую мне периодически приписывают…”.

Поражает самопредательство славянских писателей, отказ не только от связи с русской культурой, но и от истории своих народов. Решили в немцев или американцев переименоваться, будто те их только и ждут. Куда, на самом деле, деться тому же Джозефу Конраду не только от славянской души, но и от русскости, ежели он, рожденный на Украине, рос и познавал мир все в той же Вологде, недалеко от Череповца, и до конца дней своих говорил по-английски с чисто славянским акцентом? Не уйти было от славянского мира ни Милану Кундере, ни Даниле Кишу, ни Адаму Загаевскому… Вот из таких ренегатов всегда позже и вырастают самые злобные русофобы.

Придуманная ими искусственная концепция Центральной Европы не укладывалась в традиционную западную схему противостояния Запада и Востока. Ибо по этой схеме, привычной для Европы со средних веков, к Востоку относились и все славянские страны, включая Польшу с Чехией. Противоречила она и всей истории Европы. Это была чисто антикоммунистическая поначалу, но быстро ставшая антирусской государственная концепция бывших социалистических стран. Как знамя воинственной русофобии и поныне звучит манифестная статья Милана Кундеры. Для него Россия всегда была чужда европейскому духу цивилизации. Даже австро-венгерская империя Франца-Иосифа им восхваляется, как заслон от ненавистной России. Он готов быть под австрияками, под немцами, под американцами, под мусульманами, но лишь бы – против России. Вот уж верно, чешское быдло, готовое унижаться и перед немцами, и перед французами, готовое презирать свое славянство и люто ненавидеть его.

Он восхваляет письмо 1848 года Франтишека Палацкого к немцам, где историк оправдывает существование оккупировавшей их империи Габсбургов тем, что она была единственным заслоном от России, от “державы, которая, уже достигнув в наши дни чудовищной силы, продолжает наращивать ее, становясь неодолимой для любого европейского государства”. По сути, все либеральствующие интеллигенты и политики стран Восточной Европы – изощренные коллаборационисты, отдающие свои страны и народы – поляков, чехов, сербов – в любое рабство. Лишь бы не союз с Россией, единственной страны, которая никого в рабство заполучать не собирается.