Горло Юржика сжалось от ужаса, но он и пальцем не мог пошевелить. Хотя туман и не окутал его, он уже был в ловушке.

— Собаки метались перед юношей, их паника усиливала его растущий страх. В прошлом случалось, что на опушке леса люди сталкивались со странными созданиями, но то были просто другие, а не… не воплощения тьмы.

Клыкач замер, щенки тоже. Огромный пес поднял морду и завыл, как на луну, — отчаянно, ибо столкнулся с тем, против чего бессильны зубы и когти. Вой раскатился над безветренным пастбищем, такой пронзительный, что Юржику почти удалось стряхнуть туман, который застил его разум.

Перепуганные овцы падали как подкошенные, давя собственных ягнят. Теперь и пастух чувствовал силу, раздувающую искорки их страха в безумное пламя. То был не ласковый, целительный Ветер; сила исходила из земли, вбирая в себя все новые и новые невидимые крупицы чужих жизней. Юржик, не в состоянии противиться, на ватных ногах шел вперед. То, что он увидел, было так отвратительно, что все внутри сжалось, однако глаза, не повинуясь его воле, смотрели прямо на дорогу.

Твари — самая извращенная фантазия не могла бы подобрать для них имя — гнали вперед понурых вьючных животных. Будто адские гончие, бросились существа вперед, придавили визжащего пса к земле и принялись рвать его мясо. Та же участь настигла обоих щенков.

Овцы умолкли, словно гибель стражей тронула даже их. Чудища двинулись в сторону отары, но вдруг как по команде остановились и повернули головы к приближающейся фигуре.

Предводитель страшилищ подгонял дрожащую взмыленную лошадку, брезгливо объезжая своих приспешников, которые вернулись к пиршеству и тут же устроили драку над собачьими останками. Всадник был так не похож на них, что Юржик на мгновение почти поверил: все происходящее — не более чем страшный сон.

Всадник был худ и, несмотря на холод, одет в один дублет, изукрашенный драгоценными камнями; с непокрытой головой — густые рыжие кудри удерживал широкий металлический обруч, который при всей своей простоте неудержимо притягивал взгляд. Гладких щек, похоже, никогда не касалась бритва. Незнакомец выглядел чрезвычайно юным — для того, кто не видел хищных желтых глаз под тонкими правильными бровями. Если бы не эти глаза и не жестокая складка у губ, он был бы точь-в-точь сказочный принц.

Теперь голодный повелительный взгляд остановился на Юржике. Всадник величаво повел рукой в перчатке, повелевая юноше приблизиться. Тот подчинился, хотя все инстинкты его требовали бежать прочь.

От ужаса Юржик совершил совсем немыслимое — нарушил главный неписаный закон Стирмира и попытался дотянуться до Ветра. Но Ветра не было, только зловещая пустота и ток силы — такой же, что исходил от стада и собак при первом появлении незнакомца.

— Здравствуй, Юржик.

Странно, но мягкий голос усугубил ужас происходящего. И откуда незнакомец узнал его имя?

— Кто у вас главный?

Это он про старейшину дана? Наверное, да.

— Наш старейшина — Ракал Шестой.

— Чудесно. Веди меня к нему.

Тяжелое марево опустилось на юного пастуха. Он не понимал, что ступает по кровавой кашице — это было все, что осталось от щенков, — не сознавал, что ведет в любимую долину алчное воплощение Тьмы.

В ЛЕСУ было тихо. Разве что старейшим из деревьев была знакома эта тишина, да, может, искрошившимся каменным плитам — никто другой не помнил, чтобы Ветер умолкал, умолкал совсем. Казалось, он замкнулся в себе, застыл, а затем исчез отовсюду, где когда-либо обитал. Для долины, которую он много лет не выпускал из объятий, словно солнце закатилось в полдень, а полная луна рассыпалась на куски.

Мелкие зверьки попрятались по норам, иные, не добежав, предпочли юркнуть в первое попавшееся укрытие, лишь бы их было не видно и не слышно. Птицы сидели на ветвях крыло к крылу, и ветви гнулись под непривычным весом.

Юркие искры, обычно бегавшие по Камню, собрались у отверстия, пульсируя, будто в возмущении и, возможно, в неравной борьбе.

Слева от Камня что-то зашевелилось, пахнуло разворошенной слежалой землей, которая нехотя расступается перед новой жизнью. Вырвавшийся из-под земли мощный побег, похожий на нераспустившуюся пальму, устремился ввысь, словно решил бросить вызов деревьям, однако замер, едва сравнявшись с каменной колонной.

Теперь раздался и звук — не умиротворяющая песнь Ветра, но оглушительный барабанный рокот, доносившийся, казалось, прямо из-под земли. Листья побега дрогнули, и поляна вокруг пришла в движение.

Сначала один, потом второй, затем сразу трое, четверо — для непривычного взгляда одинаковые, неуклюжие, как будто вырубленные топором. Их тела были мускулисты, цвета вощеной древесины, покрытые лоснящимся мехом. Хотя ходили существа на двух ногах, были это не люди, а дети леса, рожденные и взращенные под его сенью.

Плечи и бедра некоторых украшали гирлянды цветов, аромат которых мешался с мускусным, приятным запахом тел. Многие держали в лапах огромные дубины — один удар такого орудия поверг бы на колени даже буйвола.

Но их мохнатые лица не несли печати зла. Они выходили из-под сени деревьев, смотрели на Камень, друг на друга — и было очевидно, что им не по себе.

Наконец все дети леса собрались вокруг Камня. Те, у кого были дубины, подняли их — и дружно ударили оземь. По лесу гулом пронеслось эхо. Остальные начали качаться из стороны в сторону так, что колыхались гирлянды цветов. Они раскрыли рты, и раздался единый голос, зов — и также имя.