Успокойся! Тебе нельзя звать на помощь!.. Смертный приговор или... (Ока истерически смеется.)Успокойся!.. В конце концов, какая мне разница, что ты будешь обо мне думать?.. Зачем мне думать о завтрашнем дне?

Она вырывается, бежит и выскакивает за дверь. Он остается неподвижен. Слушает ее смех, когда она громко, неосторожно бежит.

Занавес

Акт 2. Сцена 3

На экране письмо, написанное крутым, неровным почерком: «Дорогая мисс Гонда!

Это письмо адресовано Вам, но я пишу его себе самому.

Пишу и думаю, что обращаюсь к той женщине, которая является единственным оправданием для существования этого мира и у которой есть мужество быть этим оправданием. К женщине, которая не надевает маску великолепия и величия на несколько часов, чтобы потом вернуться к действительности детей-ужинов-футбола-и-Бога. К женщине, которая ищет это великолепие каждую минуту и с каждым шагом. Это женщина, для которой жизнь не проклятие и не торговля, а гимн.

Мне ничего не нужно, кроме как знать, что такая женщина существует. И я написал эти строки, хотя, может быть. Вы не возьмете на себя труда их прочесть или прочтете, но не поймете меня. Я не знаю, какая вы. Но я пишу вам такой, какой вы могли бы быть.

Джонни Дауэс,

..Мэйн-стрит,

Лос-Анджелес,

Калифорния».

Огни гаснут, экран исчезает, и сцена представляет чердак Джонни Дауэса. Это грязное, непривлекательного вида помещение с низким косым потолком и темными стенами с потрескавшейся штукатуркой. Чердак такой пустой, что производит впечатление необитаемого и кажется малореальным. Узкая железная кровать у правой стены, сломанный стол и несколько ящиков вместо стульев. Слева в глубине узкая дверь. Вся центральная стена представляет собой большое окно, разделенное рамой на маленькие квадраты. Из него с высоты вид на Лос-Анджелес. За темными контурами небоскребов на небе видна первая розовая полоска рассвета. Когда загорается свет, сцена пустая и полутемная. Мы плохо различаем интерьер комнаты и видим только потрясающую панораму сияющего огнями Лос-Анджелеса. Она должна привлекать внимание так, чтобы зритель забыл о комнате, и казалось, что место действия — город и небо. (Во время сцены небо медленно светлеет и полоска рассвета растет.)

Слышны шаги, поднимающиеся по лестнице. Под дверью приближающийся огонек. Дверь открывается, входит Кэй Гонда. За ней, шаркая ногами, входит миссис Моноген, старая хозяйка дома, со свечой в руке. Ока ставит свечу на стол и стоит, переводя дыхание, как после подъема по крутой лестнице, с любопытством рассматривая Кзй Гонду.

Миссис Моноген. Ну, пожалте. Это здесь.

Кэй Гонда (медленно оглядывая комнату). Спасибо.

Миссис Моноген. А вы его родственница, да?

Кэй Гонда. Нет.

Миссис Моноген (злорадно). Так я и думала.

Кэй Гонда. Я никогда его не видела.

Миссис Моноген. Так я тебе скажу! Нехороший он. Ой, нехороший! Бездельник-то, настоящий, он-то Платить — это никогда. На одной работе больше двух недель не держат.

Кэй Гонда. Когда он вернется?

Миссис Моноген. В любую минуту... или никогда, откуда я знаю? Всю ночь носится, а где, один бог знает. По улицам, лодырь, шляется, по улицам. Придет, как пьяный. Но не пьяный, не! Я знаю, не пьет он.

Кэй Гонда. Я его подожду.

Миссис Моноген. Располагайся. (Смотрит на нее недобрым взглядом.) Что ль, работу ему хочешь предложить?

Кэй Гонда. Нет, у меня нет для него работы.

Миссис Моноген. Опять ему пинка дали, три дня назад. А была хорошая работа — посыльным. И надолго? Не-е. Так же официантом в «Гамбургеры Луи». Говорю тебе, нехороший. Я-то уж знаю. Получше тебя.

Кэй Гонда. Я его совсем не знаю.

Миссис Моноген. А что его с работы гонят, я их не осуждаю. Странный он. Не посмеяться, не пошутить. (Конфиденциально.) Знаешь, что мне начальник из «Гамбургеров»-то сказал? «Этот сопляк много о себе воображает, — сказал Луи, которого гамбургеры-то. — От него постоянного официанта в дрожь бросает».

Кэй Гонда. Это Луи, которого гамбургеры, так сказал?

Миссис Моноген. Чистую правду говорю. (Конфиденциально.) А знаешь что? Он же в колледже учился, парень. И не поверишь, что учился, а такую работу берет. Чему учился, один бог знает. И проку никакого. И... (Прерывается, прислушивается. Шаги поднимаются по лестнице.) Вот он! Других таких бесстыжих нет, в такое время домой являться. (У двери.) Подумай-ка. Может, сможешь для него что сделать. (Уходит.)