– Почему же, есть толк, – возразил я, вовсю изображая добродушного малого. – Стал бы я без толку мутанта промышлять.

– Да какой толк? Я ж видел: шкура у них, если снять, сохнет, становится ломкой, а потом вообще рвется.

Серый поддержал его:

– Это точно, ее ни на что не пустишь. И мясо у выдр ядовитое.

– А жир? – возмутился я. – Не слыхали про жир болотной выдры, а туда же, критикуете! Жир у нее отменный.

– Ну и зачем он, такой отменный?

– Зачем-зачем… Горючее это.

– В тачку, что ли, заливать? – поразился Шутер.

– Сам ты тачка! Для костра. Жир твердеет на воздухе. Нарезаешь его такими брусками, пока он вроде желе, а потом в бумагу заворачиваешь – и в рюкзак, ну, или куда еще. Жир этот, короче, как сухой спирт, только лучше.

Я покосился на него. Шутер слушал, приоткрыв рот.

– Эх ты, деревня! – снисходительно добавил я. – Вот так-то: век живи – век учись. Два века живи – два учись. Жизнь живи – всю жизнь учись. Короче, на болоте если ночь застала, хвороста нету или он совсем уж мокрый и не горит, то выдру валишь, жир нарезаешь, ждешь пару часов и потом топишь. Горит он долго. Это первое, а второе – когти ее.

– Когти растолочь, – бросил Рыба, не оглядываясь. – В мази добавляют.

– Вот, правильно, – кивнул я. – Напарник ваш, гляжу, больше знает. А куда вы меня ведете вообще, а?

– А вот сюда, – ответил Шутер и показал вперед: – Уже пришли.

В лагере у подножия вышки меня встретили холодно. Обыскали, забрали все мало-мальски ценное, заставили снять куртку, расстелили ее у кострища и положили на нее все мое добро.

Перед тем как идти за выдрой, я обмотал левитирующий «оникс» бинтом и привязал к правой лодыжке под штаниной. Штаны на мне были широкие, я вообще уважаю только свободную, мешковатую одежду, чтоб не стесняла движения. В общем, «оникс» было не видно, и это хорошо, потому что уверен: если бы его нашли – остался бы я без «оникса». Слишком ценный арт, Метис бы его забрал себе. Повязка на лодыжке – не ахти какой тайник, потому что туда иногда пристегивают нож или кобуру с небольшим пистолетом, и при серьезном обыске арт бы нашли. Но всерьез меня никто не обыскал, как-то не ожидают особого хитроумно припрятанного оружия от простодушного болотного охотника. На это я и рассчитывал.

На моей левой лодыжке была вторая повязка и под ней – пузырек с тоником. Дневник Травника спрятать было негде, поэтому его я просто бросил на дно рюкзака. Всякую бумагу охотники да старатели с собой носят часто: для самокруток, на растопку или для других, понятных целей. Решив, что дневник особого внимания не привлечет, я просто сунул его на дно рюкзака… И действительно – шмоная рюкзак, никто не обратил внимания на рваную тетрадку. А вот кулон-ключ Миши мог вызвать нездоровый интерес и поэтому был спрятан надежнее всего остального, в тайнике гораздо более хитром, чем повязка на ноге. Тайник этот находился в моем ремне – кармашек с обратной стороны, с прорезью, закрытой «молнией» и скрытой под узким кожаным клапаном. В общем, если только ремень не отберут, за кулон можно не опасаться.

Я поймал взгляд пленницы. Она сидела все в той же позе, обхватив себя за колени, завернувшись в плащ, и недоверчиво смотрела на меня исподлобья.

– Ну? – Метис перебрал лежащие на моей куртке вещи. – Кто такой?

– Охотник, – сказал я. – Стасом звать.

Главарь бандитов окинул меня тяжелым, недоверчивым взглядом и, кажется, собрался задать следующий вопрос, но его перебил Фара:

– Часто в этих местах промышляешь?

– Постоянно. Жир гоню и в поселки окрестные сдаю. То есть меняю – на еду, патроны. На всякое. Когти еще, ну и на змея вот тоже охочусь…

– А со змеями что делают? – скривился Шутер. – Неужели едят?

– А то! Это ж тебе не выдра, почему б и не есть змея?

– На выдр, значит, охотишься, – повторил Метис с неопределенным выражением.

Фара подошел ко мне ближе, пригляделся:

– Нет, я тебя раньше не видел. Давно ты здесь?

– Давно, ага.

– А живешь-то где вообще?

– Нигде конкретно. – Я кивнул на опору: – Иногда вот под ней останавливаюсь, где вы сейчас. Мою стоянку, можно сказать, заняли. А иногда в болоте ночую. Или в Гниловке той же.

– Аж до Гниловки ходишь? – заинтересовался Фара. – Это хорошо.

– То есть ты знаешь болота? – уточнил подошедший к нам Кузьма.

– Ха! – Я поднял пятерню, показав им растопыренные пальцы. – Как свои пять знаю. Все тропки здесь переходил-перенюхал.

Метис с Фарой переглянулись. По тяжелому лицу бандита ни о чем невозможно было догадаться. Я впервые видел вблизи и при нормальном освещении убийцу Миши, вчера сверху лица было особо не разглядеть. Мужик в районе сорока, черная щетина, глаза темные, лицо – малоподвижное и какое-то серое. И взгляд мрачный, недобрый, причем так он, кажется, смотрел не только на меня, а и на весь окружающий мир.

– А вы куда вообще направляетесь, хлопцы? – заговорил я, оглядываясь. – Смотрю, форма на вас такая… Хотя не на всех.

– Тебе до нашей формы дела не должно быть, понял? – сразу напрягся Фара.

– Да ладно, ладно. Мне и правда дела нет. Так что, может, вы меня отпустите? И разойдемся своими тропками-дорожками.

– Много за жир патронов дают? – спросил Метис.

– За тот, что из этой дуры вытоплю, – я пнул лежащего под ногами мутанта, – с десяток для «махновки» получу и еще, может, спичек.