– Если будет война, вам частенько придется бодрствовать по ночам, – сказал Хорнблауэр.

Буш пожал плечами.

Стук в дверь возвестил о приходе служанки. В каждой руке она несла по кружке с горячей водой. На ней было большое, не по размеру, донельзя заношенное платье, доставшееся, видимо, от миссис Мейсон или Марии; волосы ее были всклокочены, но и она смотрела на Хорнблауэра круглыми глазами. Эти круглые глаза были слишком велики для ее тощего личика, и они следили за ходящим по комнате Хорнблауэром, ни разу не обратившись на Буша. Ясно, что Хорнблауэр был таким же героем для этого четырнадцатилетнего заморыша, как и для Марии.

– Спасибо, Сьюзи, – сказал Хорнблауэр.

Сьюзи неловко присела и выбежала из комнаты, бросив последний взгляд на Хорнблауэра.

Тот указал рукой на тазик и на горячую воду.

– Вначале вы, – сказал Буш.

Хорнблауэр, стащив сюртук и рубашку, приступил к бритью. Он скреб покрытые щетиной щеки, наклоняя голову то на одну, то на другую сторону. Говорить не хотелось. Хорнблауэр в молчании умылся, вылил воду в помойное ведро и отошел, пуская Буша побриться.

– Пользуйтесь случаем, – сказал Хорнблауэр. – Больше пинты пресной воды в неделю вы для бритья не получите.

– Ну и что? – ответил Буш.

Он побрился, тщательно поправил бритву и убрал вместе с остальными туалетными принадлежностями. Шрамы белели на его ребрах. Закончив одеваться, он взглянул на Хорнблауэра.

– Отбивные, – сказал тот. – Толстые отбивные. Идемте.

В столовой было накрыто на несколько человек, однако никто еще не спускался – очевидно, другие постояльцы миссис Мейсон завтракали позже.

– Одну минуточку, сэр, – сказала Сьюзи, просовывая голову в дверь, и тут же побежала на кухню.

Она вернулась с подносом, Хорнблауэр отодвинул стул попытался помочь ей, но она остановила его оскорбленным возгласом и исхитрилась благополучно поставить поднос на роковой стол, ничего не опрокинув.

– Я вам подам, сэр, – сказала она.

Сьюзи забегала между двумя столами, словно юнга с сезнями вдоль выбираемого каната. Кофейник, поджаренный хлеб, масло, джем, сахар, молоко, горчица, горячие тарелки и, наконец, большое блюдо, которое она водрузила перед Хорнблауэром. Сьюзи сняла крышку: там лежали отбивные, чей дивный аромат, до того скрываемый, заполнил комнату.

– Ах! – сказал Хорнблауэр, беря ложку с вилкой и собираясь раскладывать. – А ты завтракала, Сьюзи?

– Я, сэр? Нет, сэр. Нет еще, сэр.

Хорнблауэр остановился с ложкой в руке, переводя взгляд с отбивных на Сьюзи и обратно. Потом он положил ложку и запустил правую руку в карман штанов.

– Ты никак не можешь получить одну из этих отбивных? – спросил он.

– Я, сэр? Конечно нет, сэр.

– Тогда вот тебе полкроны.

– Полкроны, сэр!

Это было больше, чем дневная плата рабочего.

– За это я хочу, чтоб ты мне кое-что пообещала, Сьюзи.

– Сэр… сэр?..

Сьюзи держала руки за спиной.

– Бери деньги и пообещай мне, что при первой возможности, как только миссис Мейсон тебя отпустит, ты купишь себе что-нибудь поесть. Наполнишь свой маленький несчастный желудочек. Оладьи, гороховый пудинг, свиные ножки – все, что тебе захочется. Обещай мне.

– Но, сэр…

Полкроны и возможность наесться от души – этого попросту не может быть.

– Бери, – строго сказал Хорнблауэр.

– Да, сэр.

Сьюзи зажала монету в худеньком кулачке.

– Не забудь, что ты обещала.

– Да, сэр, спасибо, сэр.

– Теперь спрячь ее и быстренько выметайся.

– Да, сэр.

Она выбежала из комнаты, и Хорнблауэр снова принялся раскладывать отбивные.

– Теперь я смогу позавтракать с удовольствием, – смущенно сказал он.

– Не сомневаюсь, – ответил Буш, намазывая маслом хлеб и накладывая на тарелку горчицу. Привычка есть говядину с горчицей сразу выдавала в нем моряка, но он делал это, не задумываясь. Когда перед тобой стоит отличная еда, думать незачем, и он ел в молчании. Только когда Хорнблауэр заговорил, Буш понял, что тот мог расценить его молчание как осуждение.

– Полкроны, – оправдывался Хорнблауэр, – для разных людей означает разное. Вчера…

– Вы совершенно правы. – Буш из вежливости заполнил наступившую паузу и только подняв глаза обнаружил, почему Хорнблауэр замолчал.

В дверях стояла Мария. Шляпка, перчатки и шаль показывали, что она собирается выходить, вероятно, за покупками, раз школа, где она преподает, временно закрыта.

– Я… я… заглянула посмотреть, не нужно ли вам чего, – сказала она. Голос ее дрожал, то ли оттого, что она услышала последние слова Хорнблауэра, то ли по какой-то другой причине.