— Да, сэр.

— Хорошо, я буду там через пять минут.

— Есть, сэр.

— Ой, Горри, — укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.

— Моя дорогая… — начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать «я не могу любить тебя так сильно…» и тут же отказался от этой мысли — вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата.

— Ты возвращаешься на корабль, — сказала Мария.

— Да.

Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море.

— Я вернусь вечером. — Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.

— Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, — сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали — это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме — как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном.

Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни — Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно проснувшись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал:

— Восемь склянок, сэр. Восемь склянок.

Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос.

— Очень хорошо. Я проснулся.

— Я зажгу вам свечи, — произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче.

— Какой ветер? Каково направление ветра? — спросил Хорнблауэр. Он совсем проснулся и чувствовал, как забилось сердце и напряглись мускулы, стоило вспомнить, что означает для него это утро.

— Вот этого я вам сказать не могу, — сообщил голос. — Я румбов читать не умею, а больше никто еще не проснулся.

Хорнблауэр раздраженно фыркнул, злясь, что остается в неведении относительно столь жизненно важной информации. Он, не задумываясь, собрался сбросить одеяло и пойти посмотреть самому. Но Мария крепко прижималась к нему, и он понял, что не может так бесцеремонно выпрыгнуть из постели. Следовало выполнить обязательный ритуал, хотя это и означало промедление. Он поцеловал Марию, она вернула поцелуй, пылко, но не так, как прежде. Он почувствовал у себя на щеке влагу, но то была единственная слеза — Мария уже взяла себя в руки. Хорнблауэр обнял ее уже не по обязанности, как минуту назад, а с более искренним чувством.

— Мы расстаемся, милый, — прошептала Мария. — Милый, я знаю, ты должен идти. Но… но… я не знаю, как буду жить без тебя. Ты…

В груди Хорнблауэра волной поднялась нежность, а вместе с ней — раскаяние. Самый лучший человек в мире не заслуживает такой любви. Узнай Мария правду, она отвернулась бы от него, рухнул бы весь ее мир. Самое жестокое, что он может сделать — это позволить ей себя раскусить. Этого допустить нельзя. И все же мысль о ее безграничной любви пробуждала в сердце Хорнблауэра все большую и большую нежность. Он поцеловал ее в щеку, потом нашел мягкие пылкие губы. Потом губы напряглись.

— Нет, ангел мой, милый. Я не должна тебя задерживать. Ты будешь сердиться на меня — потом. О, жизнь моя, попрощайся со мной сейчас. Скажи, что любишь меня. Скажи, что любил меня всегда. Потом попрощайся и скажи, что будешь иногда думать обо мне так, как я буду думать о тебе постоянно.

Хорнблауэр сказал. Он сказал нужные слова, и в приливе нежности сказал их нужным тоном. Мария еще раз поцеловала его и ничком упала на дальний край кровати. Хорнблауэр лежал, набираясь мужества, чтобы встать. Мария заговорила снова — подушка заглушала голос, но не могла скрыть вымученно-бодрый тон.

— Твоя чистая рубашка на стуле, а башмаки возле очага. Хорнблауэр спрыгнул с кровати и раздвинул полог. Воздух за пологом был свежее. Снова щелкнула задвижка, и старая служанка просунула голову в приоткрывшуюся щелку. Хорнблауэр едва успел прикрыться ночной рубашкой. Служанка, видя его стыдливость, весело захихикала.

— Конюх говорит, ветер умеренный с зюйда, сэр.

— Спасибо. Дверь закрылась.

— Такой, как ты хотел, милый? — спросила Мария из-за полога. — Ветер умеренный с зюйда — это ведь значит с юга?