Они, шатаясь, двинулись к огоньку. Нести Буша было тяжело – голова у Хорнблауэра кружилась от усталости, руки, казалось, выдергивались из суставов. Однако под скорлупой усталости мозг работал быстро и неутомимо.

– Как вы выбрались из реки? – спросил он, удивляясь звуку собственного голоса.

– Течение прибило меня к берегу, – сказал Буш с некоторым удивлением. – Я только успел сбросить одеяло, как задел о камень, и тут же Браун меня вытащил.

– Ясно, – сказал Хорнблауэр.

Причуды реки могут быть совершенно фантастическими: они оказались в воде на расстоянии какого-то ярда, но его утащило на дно, а их благополучно выбросило на берег. Они не догадываются о его отчаянной борьбе за жизнь, и никогда не узнают – он не сможет им рассказать. Дыхание вырывалось тяжело, и казалось – он отдал бы все, лишь бы положить свою ношу на снег и отдохнуть пару минут, но гордость не позволяла, и они брели, спотыкаясь о скрытые под снегом неровности почвы. Огонек приближался. Тихо залаяла собака.

– Окрикни их, Браун, – сказал Хорнблауэр.

– Эй, – заорал Браун. – Эй, в доме!

Уже две собаки разразились оглушительным лаем.

– Эй! – снова заорал Браун, и они двинулись дальше. Загорелось еще окно. Похоже, они были в саду – Хорнблауэр чувствовал, как ломаются под ногами стебли, розовый куст зацепил его за штанину, она порвалась. Собаки яростно лаяли. Вдруг из темного нижнего окошка раздался голос.

– Кто там? – спросил он по-французски.

Хорнблауэр напряг усталые мозги в поисках ответа.

– Трое, – сказал он. – Раненые.

Ничего лучшего он не придумал.

– Подойдите, – сказал голос.

Они прошли вперед, скользя на невидимом уклоне, и остановились в квадрате света из большого окна на первом этаже, двое оборванцев и Буш в ночной рубашке у них на руках.

– Кто вы?

– Военнопленные, – сказал Хорнблауэр.

– Пожалуйста, подождите, – вежливо сказал голос.

Они дрожали на снегу, пока рядом с освещенным окном не открылась дверь. В прямоугольнике света стоял человек.

– Входите, господа, – сказал вежливый голос.

Дверь открывалась в мощеный каменными плитами холл. На пороге стоял высокий сухопарый господин в синем сюртуке с ослепительно-белым галстуком, а рядом – молодая женщина в декольтированном платье. Еще троих – кажется, дворецкого и двух служанок – Хорнблауэр приметил краем глаза, когда, шатаясь под своей ношей, вступил в дом. На боковом столике поблескивали слоновой костью рукояти двух пистолетов – видимо, хозяин отложил их, сочтя ночных посетителей безобидными. Хорнблауэр и Браун стояли, ободранные, всклокоченные, запорошенные снегом, с одежды их капала на пол вода, у Буша из-под фланелевой ночной рубашки торчал один серый шерстяной носок. На Хорнблауэра накатила обычная его слабость, и он еле-еле сдержал нервный смешок, гадая, как эти люди объясняют явление раздетого инвалида из кромешной ночи.

По крайней мере, хозяину хватило выдержки скрыть изумление.

– Входите, входите, – сказал он, взялся рукой за дверь, потом передумал. – В гостиной недостаточно тепло. Феликс проводи господ на кухню. Надеюсь, вы извините, что я приму вас там? Сюда, господа. Стулья, Феликс, и попроси служанок выйти.

Кухня была низкая, с каменным, как и холл, полом. Ее наполняло райское тепло – в очаге поблескивал догорающий огонь, весело вспыхивая на кухонной утвари по разным углам. Женщина, ничего не говоря, подбросила дров и принялась раздувать огонь мехами. Ее шелковое платье мерцало, зачесанные наверх золотистые волосы отливали медью.

– Мари, дорогая, может быть, этим займется Феликс? Ладно, очень хорошо, как тебе угодно, – сказал хозяин. – Прошу садиться, господа. Вина, Феликс.

Хорнблауэр и Браун опустили Буша на стул перед огнем. Он валился от усталости, пришлось его поддерживать. Хозяин сочувственно прищелкнул языком.

– Поторопись, Феликс, тебе еще надо приготовить постели. Бокал вина, сударь? А вы, сударь? Позвольте мне.

Женщина, которую он назвал Мари, встала с колен и неслышно удалилась. Огонь весело потрескивал под батареей вертелов и котлов. Однако мокрого до нитки Хорнблауэра колотила дрожь. Его не согрел даже бокал вина: рука, которую он держал у Буша на плече, дрожала, как лист.

– Вам надо переодеться в сухое, – сказал хозяин. – Если позволите…

Вошли дворецкий с Мари, неся одежду и одеяла.

– Прекрасно! – воскликнул хозяин. – Феликс, помоги господам. Идем, дорогая.

Пока Хорнблауэр и Браун раздевали и насухо вытирали Буша, дворецкий согревал у огня шелковую ночную рубашку.

– Думал, я уже никогда не согреюсь, – сказал Буш, когда голова его появилась над воротом. – А вы, сэр? Зря вы обо мне беспокоитесь. Может, вы лучше переоденетесь сами? Я себя прекрасно чувствую.