– Ищи, ищи повсюду, – говорили они. – А может, враг вовсе и не здесь, может, взбирается с другой стороны. Ищи, ищи везде и повсюду!

Они отошли в сторону и стали искать нас там.

– Теперь пора, – шепнул Юм-Юм. – Давай!

И мы мгновенно перемахнули через стену и во тьме быстро-быстро помчались к замку рыцаря Като. Мы прижались к чёрной стене замка, боясь, что стражники нас заметят.

– Как же проникают в замок рыцаря Като? – тихонько спросил Юм-Юм. – В самый чёрный замок на свете.

И не успел он это проговорить, как в стене распахнулись ворота. Тихо. Беззвучно. В полной тишине. И тишина эта была такой гнетущей, как никакая другая тишина в мире. Пусть бы эти ворота хоть слегка скрипнули. Пусть бы хоть тихонечко взвизгнули бы их железные петли. Если бы они хоть капельку как-нибудь проскрежетали, нам не было бы так жутко в этой тишине. Но это были самые беззвучные ворота на свете.

Мы с Юм-Юмом взялись за руки и вошли в замок рыцаря Като. И мы почувствовали себя такими маленькими и такими беззащитными, как никогда прежде. Потому что нигде и никогда мрак не бывал таким непроглядным, холод таким леденящим, а тишина так напитана злобой, как в замке рыцаря Като.

Прямо от ворот вверх уходила узкая винтовая лестница. Самая высокая, самая чёрная лестница на свете.

– Если бы только мрак не был таким жутким, – прошептал Юм-Юм, – если бы рыцарь Като не был таким жестоким и беспощадным, а мы – такими маленькими, одни-одинёшеньки и безо всякой защиты.

Я крепко сжал в руке меч, и мы, крадучись, направились вверх по лестнице, я впереди, а Юм-Юм следом.

Во сне со мной раньше так бывало: будто попадаю я в какой-то незнакомый дом, чужой, тёмный и страшный, мне становится трудно дышать, и только встаю на пол, как он разверзается подо мной чёрным провалом, лестницы в этом доме рушатся, и я качусь вниз. Но ни один из этих домов моих ночных кошмаров не был так страшен, как замок рыцаря Като.

А мы всё поднимались и поднимались по винтовой лестнице, не зная, куда она нас приведёт.

– Мио, мне страшно, – шептал шедший позади меня Юм-Юм.

Обернувшись, я хотел взять его за руку. Но где же он? Юм-Юм исчез, исчез! Я не знаю, не знаю, как это могло произойти, но его проглотила стена!

И вот я остался один на лестнице в таком страхе, который был в тысячу раз сильнее, чем тогда, когда мы потеряли друг друга в проходах чёрной горы, в тысячу раз сильнее, чем когда-либо в жизни. Крикнуть я не решался. Дрожащими руками шарил я по стене, проглотившей Юм-Юма, и, обливаясь слезами, тихонько звал:

– Юм-Юм, где ты? Юм-Юм, вернись…

Стена оставалась твёрдой, холодной, неподвижной. Не было в ней ни единой расщелинки, через которую мог бы пролезть Юм-Юм. По-прежнему царила жуткая тишина. Юм-Юм не откликался, хоть зови, хоть плачь сколько хочешь.

Испытывал ли хотя бы один человек на свете такое чувство одиночества, как я, когда на отяжелевших ногах я вновь стал подниматься по лестнице? У меня почти не было сил переставлять ноги, а ступени были такие высокие, и было их так много. Так много…

Одна из них всё-таки оказалась последней. Но я этого не знал. Я не понял, что лестница кончилась. Как узнаешь, когда поднимаешься по лестнице в кромешной тьме? Шагнуть-то я шагнул, но новой ступеньки под ногами уже не обнаружил. Поэтому я оступился и стал падать. Падая, я пытался за что-нибудь зацепиться, но в темноте ничего не мог нашарить, и мне показалось, что я вот-вот сорвусь и полечу вниз.

Я невольно вскрикнул:

– На помощь! Помогите же кто-нибудь!

Я услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Может быть, Юм-Юм?

– Юм-Юм, дорогой Юм-Юм, помоги мне, – пролепетал я.

Я не мог его видеть, было ведь очень темно. Я не мог видеть его милого лица, его добрых глаз, которые так напоминали мне глаза Бенки. Но я услышал шёпот:

– Сейчас-сейчас, дай мне руку, я помогу тебе.

Я взял его за руку. Но это была не рука. Это был железный коготь!

Может быть, когда-нибудь я обо всём этом забуду. Когда-нибудь не стану больше вспоминать рыцаря Като. Забуду его ужасное лицо, его страшные глаза, его кошмарный железный коготь. Я мечтаю дожить до того дня, когда я перестану думать о нём. И даже то страшное помещение, его залу, в которой тогда оказался, тоже ни разу не вспомню. Там было всё, даже воздух, пропитано злобой. Это было как раз то место, где рыцарь Като просиживал дни и ночи, задумывая зло. День за днём, ночь за ночью обдумывал он свои злые дела, и злоба висела в воздухе густым облаком, так что трудно было дышать. Злоба эта потоками струилась наружу и убивала всё прекрасное, всё живое. Она пожирала зелёные листья, цветы и травы, злой пеленой отгораживала от земли солнечные лучи, потому-то там никогда по-настоящему не рассветало, не бывало дня, а только ночь или, вместо дня, сумерки. Понятно, почему его окно над Мёртвым озером смотрелось, как уставившийся на воды глаз, полный злобы. Потому что его злоба светилась в окне, когда он сидел там и задумывал злое. И вот в этой его комнате я и оказался. Я был схвачен, когда обеими руками вцепился в ступеньку, чтобы не покатиться вниз по лестнице. Как раз в этот миг я не смог бы взмахнуть мечом. Тут на меня и набросились чёрные стражники и потащили в эти ужасные покои рыцаря Като.