— Оса? — прозвенел колокольчиком дружок, когда почувствовал мое внимание.

— Фаль, знаешь, в моем мире бандита ищут по невидимым обычному взгляду следам. Чтобы отыскать эти следы, то место, где произошло преступление, засыпают порошком, и тогда становятся видны все отпечатки, — поделилась я адаптированной историей из следственной практики, подталкивая друга в нужном направлении. — Как думаешь, не могла бы твоя пыльца помочь нам увидеть нужную точку на арах, к которой следует приложить руку претенденту?

— Я попробую, — заинтригованный волшебством идеи, ни на секунду не задумавшись, охотно согласился сильф.

И взметнулся искристый радужный буран. Это не был мелкий снежок или крупные хлопья. Пыльца, казалось, сыпалась не с крылышек волшебного создания сверху вниз, а проявлялась сразу и всюду, вокруг трона, обара и кабора, ну и на поневоле прилагающемся к артефактам Кизе. Что удивительно, радужный снег не оседал на полу или киллере ровным слоем, не разлетался по залу, он кружился и кружился у древних символов Изначального Договора. Фаль ликующе пел без слов, творя собственную магию. Мы внимали молча и неподвижно.

Когда смолкли дивные переливы трелей сильфа, способные повергнуть в зависть и легион соловьев, и утих радужный буран, пыльца осталась лишь на троне. Причем покрывала она его отнюдь не целиком. Радужные переливы сконцентрировались в трех точках, вернее, фигурах, еще точнее, изображениях. На правом широком подлокотнике, на левом подлокотнике и сзади, чуть выше головы Киза, горели расплавленной магмой очертания ладоней. Их было ровным счетом три.

Еще одним следствием волшебного танца с распылением в исполнении Фаля стало то, что коронованный киллер смог подняться и отойти на несколько шагов от трона-ловушки. Наверное, то, что учинил сильф, запустило программу выбора претендента, поэтому наличие короля на престоле перестало быть обязательным компонентом процесса.

Киз встал рядом с братом, и до меня донесся едва уловимый запах мужского пота. Такой бывает, когда одежда с высохшей испариной становится мокрой по второму кругу. Да уж, бедняга! Крепко ему сегодня досталось и, прошу отметить, ни разу за последнее время он не приближался к порогу животной метаморфозы. Даже времени на злость не хватало!

— Три, — растерянно констатировал наблюдательный архивариус, вперившись в контуры на троне.

«Ну да, три, — мысленно согласилась я. — Счет в пределах десятка дети осваивают в первом классе, так что вряд ли среди собравшихся имеются те, кто при сложении „один, плюс один, плюс один“ получит на выходе единицу. А значит, опять надо определяться с очередным этапом программы проб».

— Итак, благодаря Фалю у нас есть три отметки. Возможно, в ритуале используется лишь один контур, но не исключаю вероятность тройного прикосновения для проверки. Надо пробовать. Есть добровольцы? — огласила я призыв для благородного собрания.

Помощь зала, несмотря на предварительное молчаливое согласие, несколько запаздывала. Быть первым, вспоминая неприятные моменты из хроник и видео со взрывоопасным троном, никому не хотелось.

Седой все же пошел первым. Вышел к трону, сжимая челюсти так решительно, что и домкратом не разомкнуть, вздернул голову и спросил:

— Благородная кори, куда сначала класть руку?

Я пожала плечами, опуская вербальный ответ «а хрен его знает», чтобы не трепать нервы и без того взволнованному герою, готовому положить конечности на алтарь необходимого эксперимента. И предложила:

— Выставь руку вперед, прислушайся, куда потянет, туда и клади.

Что любопытно, Седой послушался. Руку выставил, даже глаза прикрыл. Длань повисела прямо, через несколько секунд пошла влево и, резко дернувшись, прилипла к отпечатку-контуру на правом подлокотнике трона. Обар, лежащий в ямке посередине, неярко вспыхнул. На этом представление не закончилось. Конечность естествоиспытателя неестественно рваным движением, как если бы ее вел не владелец, а какая-то незримая веревка, скользнула к левому подлокотнику, к которому Киз прислонил кабор. Лопаточка тоже помигала. Стоило ей погаснуть, как пять пальцев Седого подбросило вверх и приклеило к центральной метке. Теперь уже волна янтарного блеска пронеслась по всему трону от подножия до вершины. А на запястьях и шее отважного добровольца появились три толстых обода с непереводимыми местными завитушками — знаками магических аров.

— Знак гра-арлла! — возбужденно воскликнул Шеллай, нервически дергая пояс. — Я видел зарисовки в старых летописях. Гра-арлла в Артаксаре не избиралось уже более пятисот лет! Не находилось достойного или был утрачен секрет посвящения!..

К забавному раскатистому словечку «гра-арлл» моя змейка-лингвист сделала своеобразный подстрочный перевод, приблизив значение сразу к двум должностям «канцлер» и «кардинал». Это что же, выходит, Седой власть светская и духовная в одном лице, а заодно правая рука монарха? Недурственная карьера! И почему-то я уверена: если захочет дяденька снять новоявленные украшения — ни черта у него не выйдет. Такие пышущие магией штучки за здорово живешь жертву не отпустят, особо если столько лет в бездействии пылились. Не знаю, как насчет самосознания, а какие-то инстинкты у «безделушек» даже без детальных исследований чувствовались. Не злые они, точно, но застоявшиеся, как кони в конюшне. Эх, теперь понесется, только бы поводья не выпустил! Впрочем, коль выбор адекватный, то не выпустит, потому Седой и назначен.

— Мои поздравления, — высказалась я и аккуратно потянула свежеиспеченного гра-арлла к себе, подальше от трона испытаний, на котором все еще продолжали гореть контуры, будто приглашали к продолжению банкета.

— Служу Артаксару и Артаксаридам! — тихо промолвил мужчина, шокированный случившимся более всей вместе взятой публики.

Ставлю тысячу против копейки, он ни о чем таком и не помышлял, потому, думается, и огреб. А уж как он расценивает свалившуюся на голову должность: наказание иль награда, пока небось и сам толком не разобрал, но уже впрягся и готов везти. Такие ответственные за все и за всех, включая газ и воду, редко встречаются. Повезло Артаксару как государству и Артаксаридам как династии. Ведь кто бы на трон ни сел, все равно, прав канцлер, будет считаться Артаксаридом — уж такой-то внешний обычай ломать ни к чему. На костяке из традиций держится мир и людское спокойствие. Тут перемены нешуточные предстоят, так хоть внешний порядок сохранить следует. И, промежду прочим, когда Седой (вот ведь так и не удосужилась до сих пор именем человека поинтересоваться, а теперь уже поздновато) про служение говорил, он не на трон, зал или меня — на Киза глядел. И взгляд у него эдакий проникновенно-преданный был, уважительный. Что это? Маневр — временное признание короля, пока нового не переизбрали, или канцлер с кардинальским уклоном через свои браслетки вкупе с ошейником что-то эдакое почувствовал, для нас непостижимое?