Дрон с Мальковой медленно пошли в сторону “Фрунзенской”. Провожает её, - догадалась Светлана. Ревниво следила , ещё медленней идя по другому берегу. Боялась, Юрка из-за Мальковой про детей забудет. Но нет, старшего сына держал на одной руке, другой толкал прогулочную коляску с дочкой. Наталья сунулась было к детям, Дрон незаметно отстранился, на полметра оттянув детей вбок, устанавливая незримую границу. Правильно поступил. Нечего Мальковой своим дыханием их детей отравлять.

Сладкая парочка покинула садик, более достойный звания небольшого парка. Светлана осталась. Пошла бродить по дорожкам, усыпанным отдающей золотом листвой, бередить душу грустными мыслями, тосковать от нехороших предчувствий. Мимо бодро шагали молодые люди, неспешно прогуливались пожилые. Она автоматически уступала дорогу и тем, и другим. Вечер был редкостно хорош. Небо, едва украшенное клочками облаков, по-осеннему накрывало садик высокой синью. Тёплый ветерок ласково выхватывал из берёзовых и липовых крон готовые к полёту листья, медленно кружа, опускал их на серый, в трещинах, асфальт дорожек. Будто выкладывая мозаику, прикрывал поверхность от будущих дождей. За спиной Светланы, издалека, неслись детские звонкие крики. Вокруг мир и покой, безвременье, затягивающее в себя.

Через полчаса она столкнулась со своей семьёй.

– Мама!
– радостно крикнул сын, нетерпеливо заелозил у Дрона на руках, намереваясь спуститься, кинуться к матери. Юрка смотрел насмешливо, сына не отпускал.

– Ой, ты вернулся?

– А ты хотела, чтоб я с Натахой уехал?

– Нет, думала, ты другой дорогой домой пойдёшь. Детей кормить пора.

– Свет мой, кормить детей - прерогатива матери. Я за тобой вернулся.

– Так ты знал, что я здесь?

– Знал.

– Откуда?

– Где я с детьми гуляю, Натаха только от тебя узнать могла. Лёха бы ей не сказал. Вычислить не сложно. Глазами пошарил и тебя увидел. Ты прятаться не умеешь.

– Я не пряталась. И… и Натка меня видела?

– Натаха? Вряд ли. Я её внимание отвлекал. Зачем перед ней так унижаться?

– Я не могла, Юр, понимаешь…

– Пойдём детей кормить. Дома поговорим. А то устал я от разговоров. Помолчать хочется.

Они неторопливо прошли парк. Светлана общалась с детьми, словно вечность их не видела. Юрка отмалчивался. Глаза его были устремлены вдаль. Интересно, что ему виделось внутренним оком? О чём он молчал? Светлана не решилась лезть с какими-то ни было вопросами. Захочет, сам расскажет. Наверное, определяется с дальнейшими поступками. Она затихла, ссутулилась, постаралась стать незаметной. Не помешать бы. Вдруг он что-то не то, неправильное надумает?

Вечер прошёл тихо, буднично. Кормили детей, играли с ними, купали их. Юра укладывал их спать, Светлана мыла посуду, убиралась. Аркадий Сергеевич шелестел в своей комнате газетой, телевизор не включал, пока внуки не уснут крепко. И сам быстро на покой отправился. В квартире воцарилась сонная тишина. Дрон пришёл на кухню. Глянул шально, почти шёпотом скомандовал:

– Брось ты это грязное дело. Пошли спать. Я постелил.

– Так рано?
– удивилась Светлана. Она планировала постирать детские вещи, кое-что погладить.

– Никогда не рано побыть вдвоём.

Она отложила на стол кухонное полотенце. Сделала шаг к мужу и замерла, увидев: глаза его потемнели до черноты, зрачки расширились, в них возникло её отражение - всё, от пяток до макушки. Сейчас вилка звякнет, - всплыло воспоминание. Всплыло, промелькнуло, растаяло. Способность нормально дышать исчезла, перехватило горло. Подпрыгнуло сердце, больно ударившись о грудину, оборвалось, ухнуло вниз. Мысли рассыпались, рассеялись невесомой пылью. Исчезли звуки. К ней медленно приближалась её судьба. Только её и ничья больше.

Она умирала и воскресала. И не было ничего, кроме его губ, его рук, кроме ощущения необратимого распада сознания, тела и души на атомы. Распада, превращения в ничто и возникновения из небытия. Запредельно расширившаяся вселенная, состоящая всего из двух переплетённых тел, из двух, сливающихся в одну, душ. Нет времени, нет пространства. Нулевая точка. Момент взрыва. И рождение новой вселенной.

– После такого дети рождаются, - тихо, очень тихо высказалась в темноту Светлана.
– Ты готов на третьего пойти?

Она тяжело дышала, была вся в поту. Тело, расплавленное бешеной страстью, медленно отдавало жар в ночное пространство, обретало прежние формы. Дрон отодвинулся в сторону, глубоко вздохнул и перевернулся на спину.

– Слишком много…

– Слишком много чего?
– после изрядного молчания спросила Светлана, не дождавшись продолжения.

– Разговоров о любви слишком много. Слова, слова. А дела нет. Одна болтовня. На третьего пойти? Да легко. Подумаешь, ещё годика три не поспим по-человечески. Дети - вершина любви. Твоё утверждение.

– Не моё. Кости Вишневецкого. Просто я с ним согласна.

– И я согласен. Подтверждал, подтверждаю и подтверждать буду. А ты, глупая, испугалась, - Дрон закряхтел, тяжело поворачиваясь к ней.

– Чего это я испугалась?

– Не вертись, как уж под вилами, солнце моё. Думаешь, не вижу, не понимаю? Натахи испугалась. Решила, уйду к ней. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

– Но и любовь, если она была, до конца не исчезает, - Светлана перестала пялиться в темноту, сомкнула веки, попыталась сосредоточиться на обсуждаемой теме. Готовилась услышать нелицеприятное в свой адрес.