— Это всё или у вас есть ещё что-то?

Следователь кивнул головой и ответил неожиданно твёрдым, но спокойным голосом:

— Есть, Леонард Эрикович. Мы засняли картину преступления на видео, хотя это было нелегко сделать, но я вам этого не покажу. Даже не просите меня об этом. — Посмотрев на друзей и бывших сослуживцев Ломоносова, он добавил — Мужики, извините, но я делаю это только из чувства сострадания к вашему другу. Мне многое довелось повидать в жизни, но только не такое. Всего в доме убито сорок три человека. Все они спали. Этот ублюдок убивал их тремя выстрелами. Два в сердце и один в голову. Ещё он зачем-то убил четырёх кошек и трёх собак. Просто зверь какой-то, а не человек. Никого не пощадил. — Опустив голову, он добавил — Леонард Эрикович, вам нельзя сейчас смотреть на это. Послушав ваших друзей, я окончательно утвердился в мнении, что это были не вы. А первые сомнения у меня появились тогда, когда я увидел, что у вас на рубашке две запонки, точно такие, как вот эта. Ну, и потом это его чудесное перемещение из города довольно далеко за пределы МКАДа и потом обратно. Поэтому, Леонард Эрикович, я сейчас поеду вместе с несколькими вашими товарищами на доклад к генеральному. По большому счёту я могу только посочувствовать вашему горю, но арестовывать вас мне не за что. Нет никаких оснований. Мне было поручено во всём разобраться и предпринять меры. Ну, а поскольку я разобрался практически во всём, кроме того, кто это сделал и почему, то так и доложу, что это заговор против вас.

Ломоносов от этих слов передёрнулся и промолвил:

— Нет, Леонид Трофимович, вы сейчас отвезёте меня в СИЗО, а потом отправите по этапу или как том это делается. Они хотели сорвать сделку убив мою семью, друзей и посадив меня в тюрьму, ну, что же, в тюрьму я сяду но наша работа продолжится и компания «Сибирь-Ойл» доведёт дело до конца. Если на это нужна санкция генерального прокурора, то мы сейчас поедем к нему. У меня к вам будет только одна просьба, допустите моих друзей до всех материалов следствия. Поверьте, все они очень опытные специалисты и хорошо знают своё дело. Вашей следственной группе, как и ребятам из ФСБ, без них это дело ни за что не размотать. Очень уж оно для вас сложное.

Лонарду Эриковичу действительно пришлось не только съездить к прокурору, но и поговорить по телефону с президентом страны, чтобы объяснить том, что теперь он уже не работник, а работа должна продолжаться во что бы то ни стало. Хотя оба и возражали, он настоял на том, чтобы сесть за решетку. После разговора генерального прокурора с президентом, тот вздохнул и Ломоносова стали готовить к посадке в СИЗО. Это выразилось в том, что ему разрешили взять с собой сотовый телефон и нож в пристёгивающихся на руку ножнах. В одиннадцатом часу вечера конвоиры ввели его в камеру, в которой сидело всего пять человек. Хотя Ломоносов слышал слова конвоиров так, словно его живьём закопали в землю, он запомнил, что в этой камере кроме него сидело два проворовавшихся банкира лидер преступной группировки, вор в законе и какой-то матёрый шулер. Все они встали, когда он вошел и вор в законе, худой мужчина лет сорока, в трико и майке, отчего было видно, что всё его тело покрыто синими татуировками, ловко выудив откуда-то бутылку водки и подойдя к нему участливым голосом сказал сказал:

— Блоцкани, полковник, и падай дохать. Будет не в моготу, вой, матерись, только не закапывайся в себя.

Ещё один полный мужчина в очках прибавил:

— Да, Леонард Эрикович, выпейте и ложитесь спать, может быт забудетесь хотя бы на пару часов. Мы вам тут постелили. Всё чистое, не волнуйтесь. У нас тут интеллигентная обстановка.

Леонард Эрикович благодарно кивнул и выпил из горлышка бутылку смирновской водки ёмкостью в ноль семьдесят пять литра не ощущая ни её вкуса ни запаха. Эта доза на него подействовала и он, сделав несколько шагов к железной койке, рухнул на неё, как подкошенный и вскоре провалился в черноту какого-то комара. Вскоре легли спать и его сокамерники, которым уже было известно, что случилось в его доме. Московский бандит, укладываясь спать, сердитым голосом проворчал:

— Бля, совсем оборзели. Это же надо, всех баб и детей положить. Во отморозок, полный беспредельщик. Мы тоже не ангелы, друг друга мочим по-чёрному, но хотя бы баб и детей не трогаем.

После того, как он вошел в эту камеру, жизнь Леонарда Эриковича превратилась в пустое и бессмысленное чередование дней и бессонных ночей. Он не жил, а просто существовал, дожидаясь дня суда. Его душу постоянно терзала боль и он каждую минуту проклинал себя за то, что не поехал домой в тот вечер. Уже через полтора месяца состоялся суд и ему дали двадцать лет, после чего его отправили в колонию, расположенную в мордовских лесах. Это была обычная рабочая зона. Часть заключённых валила лес, а все остальные работали на деревообрабатывающем комбинате. Только там, увидев, наконец, яркое солнце и синее небо над головой, он впервые поднял голову.

Леонарда Эриковича назначили механиком по ремонту оборудования и для него начался новый этап жизни. Нож его попросили отдать ещё в Москве, но сотовый телефон оставили и лишь попросили никому не показывать и пользоваться им очень осмотрительно. Ему время от времени звонили его друзья, но они ничего не могли сообщить ему о том, как продвигалось тайное расследование того страшного преступления, за совершение которого ему пришлось отбывать срок. Первые две недели в лагере он жил спокойной и размеренной жизнью, даже начал анализировать сложившуюся ситуацию и пытался понять, кто мог пойти на убийство его родных и самых лучших и близких друзей. На действия конкурентов это не было похоже.

Через две с половиной недели спокойная жизнь закончилась. Леонард Эрикович ремонтировал электродвигатель от рейсмуса, когда в мастерскую, в которой вместе с ним работало ещё несколько мужиков, вошли пятеро блатных. Один из них, Сивоха, который называл себя смотрящим, подал мужикам знак рукой и те вышли из мастерской. Когда дверь за ними закрылась, Сивоха подошел поближе, сел на табурет и нагло заявил:

— Слышь, богатенький, у тебя, говорят, сотовый телефон есть, а ты даже никому его не показываешь. Ты бы того, дал мне с братками на воле побазарить.

Леонард Эрикович повернулся к смотрящему, посмотрел на него сочувственно, и негромко сказал:

— Значит так, Сивоха, быстренько поднялся и вместе со своими хлопцами дуй к куму, падай ему в ноги и проси перевести тебя и твоих быков в другую зону, а тот тут тебя почему-то собаки невзлюбили. Если не сделаешь этого, больше по зоне и десяти метров не пройдёшь. Они вам сначала яйца отгрызут, а уж потом в горло вцепятся. Ты понял, что я тебе сказал?

Он подошел поближе к окну и быстро оглядел двор перед цехом. Невдалеке как раз стояли двое конвоиров с собаками. Это были крупные, матёрые восточно-европейские овчарки, хорошо натасканные на защитно-караульную службу. Крупные, с мощной грудью и лапами. Одного взгляда Колдуна было достаточно, чтобы собаки сразу же стали послушными исполнителями его воли. По его мысленной команде они в считанные секунды перегрызли поводки и огромными прыжками помчались к мастерской, а он резким движением открыл окно. Решеток на окнах не было, поскольку на ночь из рабочей зоны всех заключённых отводили в жилую и потому воровать что-либо тут было просто некому. Сивоха, услышав такие речи от мужика, загнусавил: