– Ой, Лен, да ше это ты так ходишь, можно замершнуть, нынше еще не лето, надо хоть чуть одевашься...

Но соседка оказалась совершенно трезвой и в себе:

– Че, че! Меня Санька из ванной выгнал!

– Прямо так?

– Ну че, не видишь, что ли?

В общем, запустила Кумова Ленку к себе, дала ей халат, капель валерьяновых, стала будить Никанорыча (мужа), чтоб держать семейный совет, что делать дальше.

Оказывается, пришла Ленка с работы (торгует по найму на рынке селедкой), вся она, естественно, пропахла рыбой, и полезла сразу мыться, не особо уделив внимания Санечке. Мужа это взъярило, он ворвался в ванную, обвинил ее в блудной связи с патрулирующими рынок милиционерами и выкинул за шкирку в чем мать родила.Никанорыч, в отличие от Саньки, мужик не взрывной, а основательный. И трусоватый к тому же. Две собаки грызутся – третья не лезь, такого он мнения придерживается. А Варька, напротив, его настропаляет – иди, мол, и веди мирные переговоры. Вроде голубых касок ООН в «горячей точке». Может, Санька тогда и одумается. «Жди», – хмыкает про себя Никанорыч. Один раз он зашел к соседям по какой-то хозяйственной надобности, застал драку: Санька бил Ленку по голове батоном, а она, обороняясь, схватила со стенки сковородку. Но Никанорыч не такой дурак, чтобы попадаться под горячую руку – он быстро деру дал. Варька хоть и занудная – все зубы за семейную жизнь об него сточила, – но зря сковородками не машет, больше идеологически воздействует...

Но, в конце концов, не жить же Ленке без одежды? Скрепя сердце Никанорыч двинулся к Саньке. Кое-как выцыганил у него «рыбную» справу (Санька ее швырнул на порог), а про остальные тряпки гневный муж сказал, что он не для того горб ломает, чтобы преступная жена ментов завлекала, и что, мол, пусть она идет на все четыре стороны и радуется, что живая, потому как изменщицам на Руси издавна полагалась смертная казнь – закапывание в землю живьем.

Ну, Ленка выпила у Кумовых чуть-чуть самогонки для снятия стресса и стала клясться, что на нее возведен преступный поклеп бабами-конкурентками, торговками рыбой. Во-первых, они хотят Саньку отбить – мужик он хоть и дурной, но внешности лучше даже, чем комиссар Катани из фильма «Спрут» – синеглазый пепельный блондин. С ним любая не прочь. А во-вторых, зловредные бабы видят в Ленке препятствие для собственного бизнеса – к ней покупатель валом валит, а их селедка тухнет. А что до милиционеров, то Ленка им просто так улыбалась, чтоб с рэкетом не приставали, никаких шашней и в проекте не было... Наконец-то, настрадавшись от пережитого, жертва ревнивой страсти завалилась спать на диван, и Кумовы кое-как угнездились.

Утром Ленка пошла рыбой торговать, а Санька звонит к себе на работу в автоколонну:

– До обеда не ждите. У меня, ребята, сегодня праздник не праздник – в суд иду, с женой развожусь!

В два часа хозяин ему позвонил, а Санька – никакой. Еле языком двигает. Возмущен:

– А че ж вы хотите? Чтоб я с женой надумал разводиться, да еще и на работу шел?!

Ну ладно. А Ленка – вечер – ее нету, ночь – тем более. Санька уж и протрезвел, к Кумовым примчался:

– Мою не видали?

– Вчера, как же, во всей красе, – ехидничала Варя. – Прям хоть на подъезд объявление вешай: по вечерам – стриптиз-шоу, для проживающих – вход бесплатный. Ты, Сань, вроде как Тарзаном у нас будешь...

Хиханьки хаханьками, а Ленка пропала.

А дело было перед Восьмым марта. И вот очевидцы рассказывают: в канун праздника в рыбных рядах появляется Санька с шикарным букетом роз и публично супруге приносит извинения. Вроде бы даже подстелил газетку и опустился на одно колено. Говорит: «Елена Ивановна, день-два селедка и без вас проживет, позвольте вас пригласить в местный бар „Сказка“, чтобы в культурной обстановке покалякать о том о сем».Ну Ленка чуть пококетничала (другие-то бабы от зависти сгорали, редко кому муж на праздник бурьянину какую принесет, не говоря уж о благородных растениях), а потом снизошла до мужниных ухаживаний.

Посидели они долгехонько в «Сказке», Саня нанял частника, тот их чертом к подъезду домчал. Галантный супруг выскочил, переднюю дверку с поклоном открыл, Ленка оттуда долго выбирается, чтоб весь дом видел: совет да любовь. Кумовы, понятное дело, тоже к окну прилипли. Санька Ленке руку подал, и они важно, с розовым кустом, в подъезд вплыли.

– Видал? – толкнула Варя под бок Никанорыча. – Учись интеллигентному обхождению. Всю жизнь я с тобой прожила, хоть бы раз ты меня так в дом завел!

Покорный Никанорыч только вздохнул тяжко. Жена пилит – муж крепчает...

Через мужиков, а именно через Петю Булякина, и пошла вся Люсина жизнь наперекосяк. И Люся свой горький опыт не скрывает (она человек откровенный), а несет в массы. Встретила знакомую в очереди – платили за телефон, та ей: «Ой, Света моя замуж собралась. Боря еще учится, но не буду перебивать, пусть молодые семью создают, гнездышко вьют!»

Люся сразу ее остудила:

– А жить они где будут?

– У нас пока... Где ж еще... Снимать – дорого, оба студенты...

– Вы что ж, его и прописывать собрались?! – Люся даже вскрикнула от такой глупости.

– А как же, – потупила взор знакомая.

– Да он в семью втереться хочет! – вскипела Люся. – Жизни не знаете! Где вы его нашли? Из хутора какого приехал? (Кипряны – город небольшой, а все ж таки не деревня спитая, депрессивная.) Мужики – это аферисты, так и шнырют, к кому пристроиться. Оберет вас и ноги вытрет. Попомни мои слова – нынче мужиков нет, есть коты помойные! Вон у меня...

Тут Люся хотела перейти к примерам из личной жизни, но утренняя бодрая очередь (в Кипрянах народ встает рано) зашумела как бор в непогоду. «Правильно говорит!», «Ой, ну не все ж такие. Вон, у меня дочка вышла, слава богу, нормальный парень!», «Повезло... Исключение... Инопланетянин...», «Они сбегаются и разбегаются, а родителям беда», «И так можно пожить, без прописки», «Дураков нынче нету, за так он тебе и стакан воды не подаст», «Мужик не перетрудится, где можно, на бабе выедет»... Очередь немалая – человек пятнадцать (в Кипрянах любят мелкие клерки копить народ у окошек – а как еще власть свою покажешь?), и почти вся – женская. И лишь в самом хвосте один мужичонка затерся – маленький, дробненький (сразу видно – подкаблучник). Костюмишко на нем заношенный, штаненки коротковатые – небось после стирки сели. На носу очечки. Когда бабья буча началась, он голову в плечи втянул, глазенками – зырк, зырк! А че, в Кипрянах народ горячий, в выражениях не стесняется. И в жестах, кстати, тоже – такое тебе, в случае чего, могут показать! Не скоро забудешь...Возмущенная Люся ехала домой на маршрутке. Между прочим, в женском окружении – только водитель был мужчина, а кругом – бабье. А водитель после сбора денег включил песни про тюремную жизнь – вот вам и вся романтика, вроде бы как пассажирки – подельницы. И никто не вякнул – девицы молодые уши плеерами залепили, женщины постарше, предпенсионные, насупились. Ну Люся и тут не стерпела: «Мужчина-а-а! Если вы мужчина, конечно-а-а. Мне ваши песни не нравятся, я матов за свою жизнь и так наслушалась. Мне за свои деньги что-нибудь покультурней включите!» Водитель забухтел себе под нос, но музыку убрал. Дальше в гнетущей тишине поехали. Видишь как, обиделся! Им, даже и нашкодившим, подавай ласку и расположение. А за что, спрашивается?!