За темными очками и непроницаемой физиономией Майка, препровождавшего нас в гримерку, угадывалось глумливое мальчишеское озорство. Ему не понадобились слова, чтобы поздравить Райана с разрядкой средь бела дня, – хватило хлопка по плечу.

Райан дразнил меня, якобы невзначай поднося к носу пальцы, как будто на них сохранился мой запах. Я прыснула, развеселившись от нашего маленького секрета, когда он облизнул палец и вскинул брови, смакуя мой иллюзорный вкус.

Один из гримеров – мужчина приземистый и избыточно волосатый, которого нам ранее представили как Бакли, – был занят изготовлением, за неимением лучшего слова, «шапочки» для причиндалов Райана.

– Это называется «паричок», – ответил Райан на мой вопросительный взгляд, прикладывая к себе шапочку и проверяя, хорошо ли она сидит.

Я смотрела, как он пристраивает эту штуковину на манер палатки – слишком маленькой для опорного шеста. Ой! Когда придется отдирать, на клею обязательно останутся волосы.

Николь могла трогать его в интимных местах, но кое-чего ей не видать, лесбиянка она или нет. К несчастью, он будет обнажен, а потому безумно сексуальные вмятинки в его мускулистых ягодицах могут занять сколько-то экранного времени. Несколько миллионов фанаток «Чарльза Конроя» неизбежно рехнутся, не говоря уже о рекламе для третьего «Побережья», снимать которое начнут только осенью.

Уперев кулаки в бедра, Райан повернулся ко мне, похожий на кукольного Кена с прикрытыми гениталиями в натуральную величину.

– Что скажешь?

Он был прекрасен – глупо осклабившийся в своем паричке.

– А у меня даже не день рождения! – покатилась я со смеху. – Небось, будет больно сдирать.

– Не больнее пластыря, – буркнул Бакли. – Сжать зубы и дернуть.

Райан напряженно выдохнул, надел серый фланелевый халат и затянул пояс, словно боксер перед выходом на ринг.

Ему пора было заняться притворством, возлегши на другую женщину, и я собиралась смотреть.

– Стоп. Райан, руку немного ниже. Ты бросаешь тень на Николь, – раздраженно распорядился Джонатан. – Нет, так все равно не годится. Нам надо наладить свет. Тень падает ей прямо на лицо.

Я наблюдала, как главный осветитель чуть поправляет стойку с прожектором возле широкой кровати, и мысленно благодарила за короткую паузу.

Часом раньше это обнаженное тело пребывало между моих бедер и любило меня. Теперь Райана аккуратно пристроили меж голых ног Николь, и их тела разделялись лишь телесного цвета паричками.

Пока настраивали свет, Райан и Николь о чем-то болтали, но для меня было едва ли не слишком смотреть, как он на ней лежит. Я стояла и глазела, как больная мазохистка-вуайеристка. Любовалась, как всякий раз, когда режиссер кричит: «Мотор!», мой жених шарит губами по чужому телу.

Я понимала, что это блеф, постановка от начала и до конца, но тем не менее.

Райан откинул Николь волосы с лица, прижал и сверлил ее взглядом, то и дело впиваясь в губы. Она хапнула воздуха; простыня, едва их покрывавшая, взметнулась и слетела с его бедер.

Я задрожала. Меня в мгновение ока сорвало с места и отшвырнуло назад во времени; я вспомнила во всех мелочах и с болезненной ясностью, что испытала, когда застукала моего прошлого жениха, Томаса, объезжавшим ту тощую кобылу – Черил Реган. Во мне молниеносно разлился невольный и неизбывный ужас.

В тот день я поклялась себе всеми богами и спасением своей души, что впредь никогда, никому не позволю так поступить со мной и на пушечный выстрел не подойду к человеку, способному разбить мне сердце.

Моя любовь никогда не завершится опустошением.

Но снова и снова я подставлялась и меня рвало в лоскуты. И вот я стою, мучаясь и созерцая этот фарс.

Некоторые моменты были терпимы: когда камеру останавливали, а Райан и Николь не лежали в обнимку. Но стоило включиться моторам, мои кулаки сжимались, и меня тянуло блевать.

Я знала, что Райан тяготился моим присутствием и при каждом удобном случае, когда как нельзя кстати происходил какой-то сбой, встревоженно косился в мою сторону. Но этого было мало, чтобы положить безумству конец.