— Будешь?

Я взял бутылку воды, отхлебнул. Закашлялся. Усталость накатывала волной, хотелось лечь, закрыть глаза, и…

— Догадались?

Шеф философски пожимает плечами

— Ну а как же.

— Как?

Он делает такой назидательный жест, указательным пальцем вверх, потом — снимает с моего плеча что-то, напоминающее такие штуки, которые в книжных на книги лепят, чтобы их не воровали. Сантиметра два длиной.

— Объективный контроль!

Расслабился. Признаю — расслабился. Это когда же он мне налепить то успел? А там и успел — похлопал по плечу, мол — давай. Я все себя таким крутым считаю — а мой шеф, он тоже непрост. Как-никак, помотался по командировкам, а начинал — еще в Нагорном Карабахе, во внутренних войсках, совсем еще салагой.

— Что дальше?

Шеф снова пожимает плечами — не видел за ним до этого такого жеста

— Лучшим поощрением является снятие ранее наложенного взыскания, верно? Из этого и будем исходить.

— Он там был. Я видел эту тварь. Даже стрелял в нее.

— Попал?

— Надеюсь…

— Вскрытие покажет.

Горящую машину уже потушили. Подразделение специального назначения из Багдада — оцепило район. Сейчас — прямо на месте берут пробы с тел, найденных в машине, ДНК. Достанут их потом, тут комплексная экспертиза будет нужна — что взорвалось, как взорвалось. Если все подтвердится — дело закроют и сдадут в архив. К облечению многих — никому не улыбается то, что по джихадистским лагерям гастролирует инструктор, достоверно знающий наши методики, применяемые на Кавказе. Один такой — стоит сотню обычных джихадистов.

— Короче три дня отпуска. На устройство личной жизни. Потом — возвращайся на службу. Дел — за гланды.

— Была бы личная жизнь…

— Да что ты говоришь…

Шеф делает удивленное лицо и отходит. Я выбираюсь из санитарного микроавтобуса — как раз для того, чтобы наткнуться на Амани. Она смотрит не в глаза, взгляд какой-то нездоровый, затравленный…

— Обними меня!

Я выполняю просьбу — и мы так и стоим, вцепившись друг в друга. Как потерпевшие кораблекрушение.

— Эти люди… про которых ты кричал…

— Они были моими друзьями, Амани. Он их убил. Всех.

Она молчит. Потом быстро, словно боясь говорит.

— То, что ты сказал… это в силе?

— Да.

— Тогда… я хочу переехать к тебе. Жить как муж и жена.

— А работа?

— Да черт с ней, с работой…

И она начинает плакать. С чего бы это…

Ирак Провинция Анвар,

Бадийят Аш-Шам

Ночь на 26 мая 2019 года

Мандраж после перестрелки прошел, оставив чувство блаженного отупения и забытья. Ничего не имеет значения, я уже который час — держусь на крепчайшем кофе и банке Ред Булла, которую я заглотил в два глотка. В желудок — как кислоты налили, последней моей пищей была черствая лепешка с мясом, которую мы поделили на троих. Камаз качает на ухабах и камнях, швыряет из стороны в сторону — но мы упрямо идем по пустыне вглубь, к иорданской границе…

Амани я отдал ключи от того, что считаю здесь своим домом, отдал ключи от машины и сказал возвращаться и ждать меня там. У нас же здесь — были еще дела, которые заключались в том, что никто не должен уйти без наказания.

Вован сидит рядом, он прибыл с основным караваном и как то укоризненно поглядел на меня — мол, почему полез в эту мясню один. Почему не взял с собой. Прости, брат… но тут дело такое. Я кстати, подозреваю, что он тоже завел здесь женщину. Дело конечно хорошее — вот только его, в отличие от меня, дома семья ждет. Меня то не ждет никто…

Мы идем вглубь пустыни по руслу сухого вади, которое раз в год — наполняется ревущим потоком мутной воде. Кое-где на склонах, на вырытых бульдозерами террасах — у местных бульдозер обязательная машина для земледельца — колосится пшеница, но большая часть местности пустует. Температура упала градусов до пятнадцати — семнадцати по Цельсию — это при почти сорока днем. Такие перепады температуры воспринимаются организмом очень тяжело — особенно смертельно уставшим организмом…

Редкая цепочка Камазов- идет по чужой, испокон века никому не принадлежавшей земле, развернув в разные стороны пулеметы и пушки. В десантных отсеках — блажное тепло, по кругу идет термос с кофе. Я передаю дальше — один глоток и меня вырвет на месте…

Вован — видимо, опасаясь того, что я свалюсь в депрессуху, решает расшевелить меня. Толкает локтем.

— Шеф. Расскажи как было то. Там чо — целый джамаат был. Или как?

Джамаат, блин… Начинаю рассказывать. Народ заинтересованно слушает, что-то отмечает про себя. Если так, по гамбургскому счету — лучший опыт в борьбе с терроризмом — есть только у израильтян. Мы не выходим из войны уже сорок лет, с семьдесят девятого года, с Афгана — мы воюем и воюем. И это… еще один камешек в копилку, так что те, кто хочет выжить — внимательно слушают и мотают на ус…

— Надо было вдвоем работать… — заключает усатый, на иракский манер майор-мусташар [111] — в одну харю троих не снимешь, даже с СВД.

— Тогда бы тот грузовик скрылся — возражает другой.

— Не с кем было бы скрываться…

Обычный треп. Внезапно — конвой останавливается, и все, единым движением — разворачиваются к бойницам. Эти сорок лет, сорок воюющих лет — сделали русскую армию, наверное, самой сильной в мире, сильнее американцев, если так. Наши, кстати, в прошлом году сталкивались с американскими спецназовцами в Иордании на международных соревнованиях. Сделали их как котят. [112] Весь треп разом прекращается, наступает напряженная тишина.