Кожаный в раздражении подошел к мальчишкам, что-то сказал дирижеру, музыка смялась и иссякла.

Вальсирующие остановились. Вознесенский галантно предложил партнерше руку и проводил туда, где ее давно ожидали.

– Вы, товарищ Круглова, сюда танцевать пришли? – нарочно не замечая Вознесенского, поинтересовался Кожаный.

Владимир напрягся, собираясь ответить, но Сонечка опередила его:

– Какой вы, однако, скучный, Леонид Матвеич. Начинайте лекцию, мы уже заждались.

Лектор прокашлялся и приступил к изложению коварных замыслов Антанты.

– Вы так смотрите на меня, гражданин Вознесенский, будто собираетесь вызвать на дуэль, – усмехнулся Кожаный, снизу вверх поглядывая на Владимира. Его неимоверно раздражала способность последнего даже в поношенном френче выглядеть безупречно и молодцевато. Вот уж чего не умел Леонид Матвеевич, так это щегольски носить одежду. Кожаная тужурка не добавляла ему очарования, штаны пузырились на коленях, и сапоги, недавно реквизированные в одном поместье, успели натереть мозоль.

– Вы не слишком вежливы с дамой, – заметил Владимир, повернулся и направился к своим воспитанникам.

– Дамы закончились, господин Вознесенский! – прошипел ему в спину Кожаный. – Теперь есть товарищи женщины! И вам лучше с этим считаться.

Кожаный мог бы еще много чего сказать оппоненту, но тот дал негромкую команду воспитанникам, мальчики взяли инструменты, быстренько построились и дружно двинулись к выходу.

На торговой площади они заиграли бравый марш, и Леонид Матвеевич видел, как босоногие пацаны, бросив лапту, пристроились в конец колонны и маршируют, стараясь не отставать.

Сонечка ходила на занятия в свою школу мимо городского училища и частенько слышала, как репетирует оркестр. Возвращалась она довольно поздно и однажды, проходя мимо подъезда училища, заметила боковым зрением, как оттуда вышел Владимир. Она шла и улыбалась, зная наверняка, что он догонит ее. Так и вышло. Они продолжили путь вместе, и разговор сложился сам собой, легко, как это бывало прежде. Они говорили каждый о своих учениках, о достижениях и неудачах. Дойдя до Вала, не захотели расстаться и прошли дальше, к реке. Сели на берегу на траву.

– Как я мечтала: вот закончится война, и мы всей компанией снова поплывем в Бужениново, – сказала Сонечка.

– Я тоже часто об этом думал, – признался Владимир, и Сонечка воспряла духом.

– У нас в субботу в клубе благотворительный спектакль. Вы придете?

Вознесенский покачал головой:

– По выходным меня в городе не удержишь. Я ведь рыбак и охотник. К тому же на войне, в землянках, в тесноте и не всегда приятном обществе, возникало дикое желание одиночества. Больше всего мечтал вернуться и с удочками, одному, куда-нибудь подальше, в заводи, в наши с Алешкой места… Не могу без нашего леса. Омут у старой мельницы даже снился.

Нельзя сказать, чтобы Сонечка не была озадачена таким ответом. Она крутила его слова и так и этак и, вконец измучившись за следующий день, пошла к больнице, чтобы встретить Асю после работы.

– Может быть, я какая-то не такая? – едва сдерживая слезы, плакалась она. – Скажи, почему он так холоден со мной? Я думала, может, у него кто-то есть, но Маша говорит, он не получает писем. А здесь… здесь бы я узнала. Инна! Я так несчастна!

– Знаешь, Софи, я думаю, Владимир еще не освоился в новом качестве. Он присматривается, выжидает… Переменилась вся его жизнь, он, я думаю, страшно переживает свой уход из армии. Дай ему время.

– Время! Инна, милая, я столько ждала и снова – дай время?! Он красивый, он на виду… Найдется такая, которая окажется проворней меня, и тогда что? Я не переживу. Это любовь всей моей жизни.

– В таком случае, Софи, сама будь… проворней.

– Но как?

– Ну уж это ты сама подумай – как! – улыбнулась Ася. – Ну объяснись с ним…

В то время, когда у больницы происходил этот девичий животрепещущий разговор, в городском училище мальчиков проходила проверка.

В кабинете директора просматривал бумаги средних лет мужчина в пенсне. Перед ним сидел Владимир Вознесенский и молча ожидал. Он уже рассказал вкратце о своей деятельности в училище, после чего директор, извинившись, вышел, оставив молодого преподавателя с проверяющим наедине.

– Музыка, конечно, хорошо, Владимир Сергеевич, – не отрываясь от бумаг, произнес чиновник. – Однако вы делаете упор на военные марши, тогда как политика молодого государства – конец позорной войне.

– Марши – самый удобный материал для оркестра, – без запинки ответил Вознесенский. – К тому же у нас в репертуаре имеются и вальсы… Но ведь это только начало!

– Правда ли, Владимир Сергеевич, что вы ввели в классах строевую подготовку?

– Да, правда. Это дисциплинирует.

– Но ведь вы не солдат воспитываете…