Юдифь взяла черепаховый гребень и стала медленно расчесывать свои огненные волосы. Вдруг она нахмурилась.

— Все-таки немало ужаса нагнала на всех эта внезапная тьма. И даже я неспокойна, но это скорее потому, что Иуды до сих пор нет…

Она встала, высокая, стройная. Луна бросала на нее серебристый рассеянный свет, и редкостные камни на ее шее и руках слабо мерцали, как звезды.

— Каиафа сказал народу то, что я ему советовала, — радовалась Юдифь. — Что тьма была вызвана злым волшебством Назорея, одержимого бесами, которые покрыли все густым мраком и разверзли землю.

Она вдруг задумалась.

— Никакой дьявольщины в Человеке из Назарета я не заметила, — призналась она своему отражению. — Но Он красив. Правда, не той красотой, что нравится женщинам. Его красота слишком строгая, бесстрастная. Хотя в Его глазах я видела свет, испугавший меня… Потом эта гроза и мрак…

Она уняла возникшую тревогу и рассмеялась.

— Но все кончено. Назорей умер, и очень хорошо — такие фанатики опасны. Иуда теперь по крайней мере знает, что Тот, Кого он называл своим Учителем, не Бог, а просто человек. Брат скоро смирится с этим и снова будет жить с нами. Как только уляжется его бешенство, он вернется в раскаянии и грусти. Мы с отцом встретим его полным прощением и с радостью, зададим пир и будем счастливы все вместе. Да, Каиафа дал мне благой совет, и со смертью богохульного Назорея Иуда избавлен от чар.

Юдифь открыла окованный бронзой ларчик, вынула горсть драгоценных украшений и, небрежно откидывая одно за другим, выбрала большую шестиконечную звезду из крупных рубинов.

— Ничего великолепнее этого я не видела, — прошептала она, любуясь игрой драгоценных камней. — Каиафа хорошо сделал, не подарив брошь своей болезненной супруге — бледная кожа дочери Анны не стала бы живее от этого украшения.

Губы надменной красавицы сложились в презрительную улыбку. Она высоко, победно подняла руки.

— Для таких, как я, сотворен мир! Из-за подобных мне власть имущие сходят с ума и как рабы унижаются гордые герои! Мне бы покорить могущественного завоевателя и быть повелительницей всех народов!

Вдруг шум, возникший в доме, привлек внимание Юдифи. Она замерла, прислушиваясь. В дверь постучали, и на пороге показалась рабыня.

— Что случилось? — прошептала Юдифь внезапно пересохшими губами. Рабыня молчала.

— Иуда? — надежда в голосе Юдифь была перемешана со страхом. — Он вернулся?

— Да, госпожа, — нерешительно сказала служанка.

— Вернулся! — бормотала Юдифь, выходя на галерею внутреннего дворика. — Он дома!

Высокий человек преградил ей путь, словно пытаясь задержать. Девушка узнала Варавву, но оттолкнула его и ринулась к отцу, который стоял у одной из колонн, заслонившись руками.

— Отец! — закричала Юдифь.

Искариот открыл лицо, искаженное ужасом. Дрожащей рукой он указывал куда-то вниз. Пристально следя за этим жестом, Юдифь натолкнулась взглядом на тело, неподвижно лежащее на каменном полу. Упав на колени, она судорожно стала отворачивать покрывало, чтобы убедиться в том, чего так боялась.

— Иуда! — закричала она потрясение. — Иуда! — И, отдернув руки, словно могла обжечься о холодное тело брата, с бессмысленной улыбкой показала на умершего.

— Зачем вы так укутали его? Раскройте ему лицо. Никто ее не послушался, и Юдифь снова заговорила:

— Иуда, проснись! Ты ведь не умер? Вчера вечером ты разозлился на меня и проклял… Сними же это проклятие… Ты не хочешь простить меня? Разве я желала тебе зла? Я только посоветовала убедиться в притворстве Назорея… Встань, встань скорее! Если ты болен, я буду за тобой ухаживать. Проснись, не упрямься! Ты слышишь мой голос, но дразнишь меня, не отвечая…

Дрожащие руки снова прикоснулись к покрывалу и отвернули верхнюю его часть. Гримаса недоумения отразилась на лице Юдифи. Разве это было лицо ее брата? Белая мраморная маска с выкаченными глазами — это бесконечно дорогой ей Иуда?.. Юдифь наклонилась к самому лицу покойника и вдруг увидела веревку на шее. Раздался душераздирающий вопль. Искариот сжал дочь в объятиях, пытаясь успокоить, но напрасно — пойманной рыбкой билась она в его руках.

— Его убили! — вопила она. — Ученики Назорея убили брата. Каиафа! Где Каиафа? Нужно поймать и казнить убийц. Я требую правосудия!

Неожиданно исступленные крики прекратились. Юдифь кинулась к мертвому телу и судорожными движениями непослушных пальцев попыталась снять веревку.

— Почему никто не снимет этой ужасной веревки? Она же мешает дышать! — говорила девушка.

— Ты напрасно это делаешь, Юдифь! — послышался вдруг голос Петра. — Тебе не развязать это конопляное ожерелье — Иуда туго завязал его. Плачь и рыдай, коварная — с этого дня ты проклята навсегда! Подняв лихорадочно-возбужденные глаза, Юдифь улыбнулась. Она была так хороша, что Петр, хотя и злился на нее, был поражен ее необыкновенной красотой.