Я не жалел об этих минутах бездействия: такой глубокий покой и проникновение в прекрасное так же освежают и так же необходимы, как сон. Человек наполняется не только новыми силами, новыми мыслями, но и красотой мира, без нее ему нельзя быть, иначе он уподобится еле мерцающему светильнику, от которого темнота не расступается. А каждый из нас должен быть светильником очень ярким: в мире еще много мрака, заря только разгорается.

Иногда течение моих мыслей изменяли прыжки семги. Глядя на нее, я представлял, как она, сытая и стремительная, покинув море несколько часов назад, вошла в пресные воды Ковды, и, преодолевая сильное течение, от камня к камню поднимается по порогам. Время от времени она взвивается в воздух. Насладиться видом чудесной реки? Нет, это ей не дано! Делает она это, вероятно, от избытка сил, а может быть, как утверждает Степан Федотович, для того, чтобы посмотреть, какие препятствия ожидают ее впереди.

Так достигает она Ковда-озера, потом финскими реками добирается до их истоков. В каменистом ложе реки семга носом копает ямку и в ней откладывает икру, и обязательно там, где родилась. Метать икру в другой реке, даже в другом месте, она не способна. Семгу в стремлении дойти до родных мест ничто не может остановить, даже угроза смерти. Рыба во что бы то ни стало должна продолжать свой род. Зачем - ей неведомо. Ее дело не рассуждать, а плодиться, поедать селедку, расти, жить не наслаждаясь, с наступлением тепла постепенно наполняться икрой или молоками, испытывая какое-то непонятное беспокойство, по непонятному зову идти в реку.

Путь по стремнинам и порогам тяжкий, но для этого же море и дало ей много жиру и сил. И все же семга обессиливает до крайности. Но она могла бы отдохнуть, не двигаться дальше, если бы ее не подгонял вперед закон размножения, жестокий закон, которому во имя жизни слепо подчиняются все. Исполнив этот закон, изможденная рыба, в которой остались кожа да кости, скатывается снова в море. Серебристая чешуя темнеет, жирное красное мясо превращается в розовое, постное. У самцов на нижней челюсти появляется нарост - рог. Семга становится лошалой.

Тот памятный вечер был теплым и тихим.

Осеянная голубым светом, земля отходила ко сну, небо готовилось к безмолвному празднеству красок, заходящее солнце раскрашивало его вечерними лучами. Черные кинжалы елей резко вонзались в желтое пламя заката.

Я стоял на любимой скале, ощущение наслаждения долго не покидало меня. Как бывало в такие минуты и раньше, желания исчезли, меня наполнял покой.

Выше порога выпрыгнула высоко, метра на два, семга, за ней вторая, третья… За какие-нибудь полчаса я насчитал их более двух десятков. Первый раз при мне пошла так густо семга от моря.

Эти прыжки волновали меня, распугали мысли о возвышенном, покой улетел, мысли потеряли свою широту.

Я быстро зашагал по каменистой дорожке к дому и увидал Степана Федотовича, встретившегося мне около дверей с веслами на плече.

–  Аль рыбу видали? А что, небось, на душе скребет?

–  Конечно. Вы-то видели, сколько прыгает?

–  Которая играет, - на удочку не берет. Так, стало быть, не терпится?

По его улыбающемуся лицу и сощуренным глазам я понял, что он замышляет что-то приятное для меня.

–  Да, очень хочется поймать семгу, - с горячностью подтвердил я.

–  Еду на Семужий порог. Километров пять отсюда. Дела у меня там. Желаете - поедем. Но дорога тяжелая: через порог придется тянуть лодку.

Степан Федотович по заданию гидрометеослужбы ежедневно измерял в разных местах Ковды температуру, прибыль и убыль воды.

Я согласился с радостью.

–  А может, не поедете? Надо ли вам мучиться и рисковать из-за какой-то семги?

Посмеиваясь, он искоса глядел на меня.

Такой шутник, этот Степан!

Когда Красильников ногами уперся в перекладину на дне своей маленькой, но глубокой лодки и положил руки на весла, то он как бы сросся с лодкой.

Я пустил позади лодки белую блесну и, в ожидании ночного торжества, которое должно быть на небе, стал поглядывать на запад и над собой.

Пока мы двигались по тихой воде, ничто внимание гребца не отвлекало, и я завел с ним разговор: если бы не служебные обязанности, он не поехал бы далеко? Не правда ли?

Степан Федотович, скороговоркой и подтрунивая над собой, ответил, что будь у него свободное время, он забрался бы в Ковда- озеро. Он «злой» рыбак. И рыбалкой увлекается настолько, что иногда не успевает заготовить на зиму дрова.

Подойдя к порогу, мы потянули лодку на бечеве. Это оказалось делом нелегким: рыская, она то прижималась к берегу, то садилась на камень. Потрудившись как следует, мы вывели лодку в залив, куда заходило боковое, не очень сильное течение, и на веслах пошли к следующему порогу.