Для Джино я был в некоторой степени ведущим. И, возможно, из-за этого сейчас между нами некоторое охлаждение. Он даже записал эту песню против меня, которая называется «Адриано, я тебя подожгу». Я слышал ее, эту песню. Между прочим, он ее поет очень хорошо, и песня красивая. Есть там, однако, нападки на Клаудию, по-моему, несправедливые. Потому что он обвиняет ее в разрыве нашей дружбы, а это не так. Однако я думаю, что у него возникла такая реакция именно потому, что он чувствует себя немного отделенным, немного как бы преданным отцом, в общем. Наверное, я для него, бессознательно, был как отец, потому что мы были всегда вместе, потому что я много разговаривал с ним. Я работал точильщиком и говорил ему: «Становись точильщиком», и он становился. Я работал рассыльным, и он работал рассыльным. Я стал работать часовщиком, тогда и ему сказал: «Давай и ты, потому что, знаешь, потом мы должны работать вместе». Он занялся этим, и когда я получил лицензию и стал работать на себя, я взял его к себе, и он стал моим помощником. В общем, мы жили общей жизнью. Поэтому я считаю, что эта его злость на меня исходит из его любви ко мне и из того, что он не может смириться с мыслью, что мы не будем общаться, даже если этот факт - не общаться - еще больше подпитывается именно его злостью, злостью протестующего. Это ясно?

Улица сильных

Часто говорят: «Ах, эти прекрасные шестнадцать!». И действительно, и у улицы Глюка были свои шестнадцать. В доме под таким номером жили еще двое крутых, Паолино и Кармело. Первый, чья фамилия была Бариле, играл в юношеской сборной «Интера». Однажды, после того как он объявил, что больше знать не хочет футбола, вся Федерация в полном составе явилась к нему домой, умоляя его не бросать, потому что у него были способности чемпиона. Но он сказал, что они были лжецами. Кармело же был, настоящим чемпионом по бейсболу и играл в «Национальной». Американцы были готовы предложить ему золотые горы, если он ответит им «да». Но он сказал «нет», и горы стали уменьшаться.

В пятнадцатом доме жили Пьерлуиджи Чиччи, Дино Паскуа ди Бишелье, братья Кантон, Лучано, Карлуччо Массара и Карлуччо Каццанига. Но самыми-самыми в пятнадцатом доме были две девушки: Рита, дочь сапожника и Карла, сестра Массары. У них было четыре груди, которые, когда они шли под ручку, казались неким акционерным обществом. Но даже у них на нашей улице были две конкурентки. Мои сестры: Мария и Роза. Из дома они выходили одни, но не успевали дойти до глубины улицы, как их маршрут собирал большую толпу, чем сегодня мой концерт. Дверью ниже, в тринадцатом, кроме сына привратника, которому мы не придавали большого значения, потому что он был намного меньше нас, но в котором несколько лет спустя обнаружился большой игрок в бильярд, жил некто Альдо Вилла. Альдо Вилла был молодец почти во всем: в футболе после Паолино шел он, в минифутболе мне и Серджо он доставлял немало хлопот. Он такое выделывал, нечто невиданное. Мне, однако, намного больше нравились его бабушка и дедушка, чем он. У него было одно свойство, которое меня иногда раздражало. Когда он спорил и, должно быть, сердился, он внезапно отвешивал тебе удар и потом исчезал. Тогда ты за ним бежал, но, так как бегал он тоже хорошо и, сверх того имел преимущество внезапности, потому что он знал, а я нет, мне никак не удавалось его поймать. Тогда я поджидал, когда он выйдет из дома. Но он, зная об этом, не показывался два дня. Был еще один с подобными манерами, его звали Дзакк`e, он жил в шестнадцатом-А, и был быстрее всех. Никому не удавалось обогнать его. Помню, когда мы устраивали гонки вокруг рыбного рынка, все соревновались за второе место. Ему, однако, в отличие от Альдо, не нужно было запираться дома после того, как он дал тебе тумака, потому что все равно ты бы его не поймал. И тогда ты делал вид, что ничего не происходит, притворялся, что согласен на проигрыш, или что забыл о нем, в надежде, что он подойдет ближе. И, должен сказать, что уже тогда мои актерские способности начинали обнаруживаться, приносить первые плоды. Он был уже близехонек, я мог бы его даже поцеловать. Нужно было только решить, когда напасть. Но Дзакк`e был быстрее мысли. В момент, когда я решался, он был уже на расстоянии многих метров. У него был впечатляющий рывок, мы прозвали его «Дзак-стрела».

Кроме Джино Сантерколе, среди мирных жителей десятого дома – Эмилио Джампримо, Пьеро Рабателли и Феличино-коммуниста – выделялся некий неистовый Вальтер, прозванный также «Заика». У него на каждого что-то было, никто не спасался, даже иногда он сам. Мы прозвали его «Критиком улицы Глюка». Споры не разжигались, если не было его; если же он был, их было трудно потом потушить. Его небольшое заикание было словно знак высшего качества в этом бросающимся из стороны в сторону наифе. Я наблюдал за ним, и его образ действий мне нравился, даже когда был направлен против меня. То же самое происходит у меня и сегодня с еще одним моим другом: Аттилио Контенте. Он занимается тем же, чем и Мемо, сбором лома, и в компании, считаясь самым сильным, он зовется «Скала». Что мне больше всего в нем нравится, это то, что когда он против тебя, он против тебя изо всех сил. И так во всех играх, в которые он играет. Например, если ты играешь в покер и проигрываешь, он, выигрывая, тебя не жалеет, наоборот, свирепствует, пока не увидит тебя полностью раздавленным. Потом, пожалуй, в большинстве случаев, проигрыш он тебе простит. Но пока, до того момента, он как камикадзе. Мне очень нравится играть, когда он есть, потому что с ним испытываешь настоящий боевой задор. Должен сказать, что и сегодня это компания, которая шутить не любит: Мики Дель Прете, Мемо Диттонго, Аттилио Контенте, Альфредо Фузарполи, прозванный «Чудесный», Винченцино Фальсаперла, прозванный «Побеждает рысий глаз», потому что, когда он делает фотографию, то сам никогда не попадает в кадр, Джанни Даллальо, Мариано Детто, Пино Дзаккарони, по прозвищу «Платиновый зуб», Валерио Крещини, Луиджи Равазио, Пинуччо Пьераццоли, Энрико Чернуски, Диего Баудини, Пробо Галлуцци, прозванный «Курица», Роберто Буссеи, Джино Паван, Рафаэле Ди Сипио, по прозвищу «Раф», самый старший в компании, но на самом деле, наверное, самый молодой из всех. И другие, исчезнувшие, вроде Ренато Пенса. Все они настоящей чистокровной породы.

Но вернемся в одиннадцатый дом по улице Глюка. Там проживал Джордано, самый обыкновенный, спокойный тип, которого, однако, не хватало, когда его не было, и хотелось, чтобы он был. В двенадцатом, в привратницкой жили Джинетто и его брат Бенвенуто, на третьем этаже жил Луиджи, а на втором – Эннио-скряга. Эта его болезненная скупость делала его еще симпатичнее. Но звездой двенадцатого дома был Джинетто. История его жизни была бы, наверное, самым захватывающим романом нашего времени. На углу улицы, в «Кафе Трабакки» роскошная Изиде, блондинка типа Джин Харлоу, не раз плакала из-за него.

Но самым крутым домом, вне сомнений, был дом номер четырнадцать. На третьем этаже жили Романо и Роберто Скуратти и три их сестры, три кокетки, одна лучше другой: Джина, Биче и Аугуста. Аугуста была помолвлена с Риком Батталья, и она его бросила, когда он стал знаменитым киноактером. Вы его помните по их с Софией Лорен фильму «Женщина с реки» и многим другим лентам, в которых они снимались вместе. А на втором этаже был еще один Адриано, которого, чтобы отличить от меня, прозвали «Адриано-боксер». О нем, уже чемпионе Ломбардии по боксу, много говорили. На четвертом этаже Аристиде, симпатичный парень, который вечно смеялся. На пятом – Джулиано, еще один симпатичный парень, не смеющийся никогда. А на другой лестнице – братья Пилон, два молчуна. И, спускаясь вниз: Джанкарло Рулои, Луиджина, Клаудио, Джанкарло Фави, сестры Гамбато, Ириде и Аннамария. И Витторино, тот что с маслом, который был лучшим, потому что он доставал его во время войны, и до сих пор остается загадкой, где он его брал. Дело в том, что он был единственный в Ломбардии, у кого оно было, и мы, улица Глюка, были в привилегированном положении: ведь у нас было масло! Но самые замечательные экземпляры были уже на первом этаже: под портиком Серджо Каваньера, в привратницкой Витторио Чела, и между ними, в углу двора некто Адриано Челентано, который позже стал самым знаменитым из всех.

Ириде и нахальство

На улице Глюка было много девушек, были и красивые. В особенности я помню одну, но не думаю, что она что-либо когда-либо замечала, нет. Возможно, теперь, читая эту книгу, она будет удивлена. Она жила на четвертом этаже в четырнадцатом доме, где жил и я, и звали ее Ириде Гамбато. Она была венецианка. Их было две сестры, Ириде и Аннамария. Ну, на улице все на них заглядывались, на этих девушек. Но на Ириде больше, и я в том числе. Она была на два-три года старше меня. И я думал: «Ну как же мне сблизиться с ней, как ее коснуться или поцеловать, даже если потом не будет больше ничего?». Ну, я хотел найти способ, несмотря на то, что она была старше меня, осуществить это. Однако у меня это никак не получалось, хотя мы столько раз болтали друг с другом. Я не мог найти предлог. Это оставалось как надежда, которая должна была сбыться с минуты на минуту, и которая так и не сбылась, также и потому, что потом я поменял улицу, уехал, а она вышла замуж и имела детей.

Вспоминаю ее: у нее были черные волосы, слегка волнистые. Смуглая, с прекрасным телом, с замечательной высокой грудью и, помню, она всегда ходила на каблуках, не совсем на шпильках, но почти, и, что мне нравилось больше всего, ее туфли были открытые, на каблуках, но типа сандалий. То есть, вся нога была видна, и это очень ее удлиняло. Теперь, заговорив о ногах, мне вспомнились одни виденные мною ноги, ноги бывшей невесты моего брата, которую звали Розита, которая очень дружила с моей мамой, когда была помолвлена с ним. Помню, она часто не обращала внимания на мое присутствие, потому что я был маленьким. Однако я был старше, чем думалось ей. И сколько раз, прямо передо мной она поправляла чулок, и я видел ее ноги, прекрасные помимо всего прочего. И, наверное, поэтому с тех пор для меня красивые ноги – ноги в нейлоновых чулках и с поясом для чулок.