— Куда отправлять? — удивился Сережа.

— Под замочек. Пока он не придет и не разберется.

— Гы! Да ты не бойся, не заскучаешь, — вмешался Пудра. — Там уже три гаврика сидят, веселятся.

— Ну идите и веселитесь с ними, — хмуро сказал Сережа.

— Ты поговори! — пригрозил Женька Скатов. — Иди лучше добром. Нам начальник приказ дал.

— Приказ — дуракам напоказ, — сказал

Сережа. Ему было все равно, потому что Костя уехал. — Здесь не кадетский корпус.

— Взять, — сказал Гутя.

Пудра и Витька прижали Сережу к забору. Хотели повести насильно. А ему вдруг так обидно сделалось и такая злость нахлынула! Кулаки сами сжались.

— Ладно, отпустите, — вдруг распорядился Гутя. — Дитя готово разрыдаться. Маму звать начнет.

Пудра заупрямился:.

— Не-а… Пускай сказочку расскажет, тогда пустим. Это же тот сказочник. Он нам всю ночь про каких-то наездников мозги заправлял. У, потеха!

Видно, Пудра решил отомстить за Витьку, которого накануне вечером не захотели слушать ребята.

И сам Витька обрадовался:

— Точно! Он трепался, будто лошадиной дивизией командовал! Ты, Гутя, не слыхал, не знаешь. Будто, как свистнет, так все кругом без памяти валяется.

Стыд и ярость взметнулись в Сереже! Он им тайну открыл, сказку доверил, а они!..

— А ну пустите! — крикнул он с такой злостью, что «мушкетеры» отшатнулись.

— Что случилось? — раздался голос начальника лагеря. Совков подошел незаметно.

— Ничего страшного, Тихон Михайлович. Самовольщик нервничает, — объяснил Гутя. — За пределами лагеря гулял, а теперь брыкается.

Совков повернулся к Сереже.

— Кто позволил уходить из лагеря?

Глядя в землю, Сережа сказал:

— Я Костю провожал. Он мне сам разрешил.

— Надо было у меня спросить… Ладно, ступай.

Сережа плечом отодвинул с дороги молчаливого Женьку и шагнул в калитку. Но злость и обида вдруг снова поднялись в нем. Он повернулся.

— А они… пусть лучше меня не трогают! Я под их скрипку танцевать не собираюсь!

Он ожидал в ответ возмущения и угрозы. Но «мушкетеры» промолчали, а Тихон Михайлович сказал почти ласково:

— Ступай, ступай. Они не тронут. Я поговорю.

*

Они и правда не трогали Сережу. Но в тот же день он увидел на своей подушке листок с карикатурой: кривоногий всадник сидел на брюхатой лошади и держался за хвост.

На следующий день вслед Сереже то и дело звонко ржали наученные «мушкетерами» малыши. К вечеру кое в чем разобрался, видимо, Димка и навел среди октябрятской братии порядок: ржание прекратилось. Но перед ужином к Сереже подошла пионервожатая Рита и, хлопая длинными ресницами, заговорила:

— Послушай, Каховский, у нас завтра костер. Ты не мог бы рассказать всему отряду свою сказку?

— Какую сказку?

— Ту самую, про которую все говорят. Про каких-то волшебников, говорящих верблюдов, лошадей…

— Кто вам сказал про эту сказку?

— Падерин и Солобоев. А что?

— Скажите им, что они болваны, — четко произнес Сережа.

— Да ты грубиян! Тебя по-хорошему просят, а ты…

Вот в тот вечер Сережа и написал домой письмо. Написал и бросил в фанерный почтовый ящик у пионерской комнаты.

А на другой день, на вечерней линейке — как гром среди ясного неба!

*

Впрочем, сначала линейка шла, как обычно: рапорты, итоги, благодарности дежурным по кухне. Потом взял слово начальник лагеря. Это было тоже привычно: он часто выступал на линейках.

На этот раз он говорил о тех, кто самовольно уходит из лагеря в лес, на речку и в поле. Невысокий, кругловатый, энергичный, он стоял у мачты с флагом и при каждом слове резко дергал устремленным вниз указательным пальцем — словно кнопки нажимал или неумело печатал на большой пишущей машинке.

Слова начальника были привычные и скучные:

— Отдельные безобразные случаи превратились в систему… Администрация будет вынуждена… Есть меры, которые заставят нарушителей…

Потом он передохнул и заговорил попроще:

— Ну, чего вам не хватает? Территория благоустроенная, аттракционы всякие. Порядок надоел? Так порядок этот не назло вам, а чтобы избежать несчастных случаев. Мы, взрослые, за вас отвечаем. Понимаете? От-ве-ча-ем! Совести у вас нет, вот что. Безобразничаете, а потом еще жалуетесь родителям. Приезжайте, мол, заберите отсюда, а то как в тюрьме…