Закончив чтение протокола допроса, Тюрьо спросил Кушери, подтверждает ли тот свои показания.

— Да, все так и было, — ответил Кушери. Тогда Тюрьо обратился к Моро:

— Вы только что слышали показания человека, касающиеся лично вас. Что можете сказать по этому поводу?

— Я не мог помешать Кушери и Лажоле привести ко мне домой Пишегрю. Я сказал последнему, что не хочу ни о чем говорить с ним. Через несколько минут он ушел.

Что касается встречи на бульваре Мадлен, то я оказался там случайно.

Второго жерминаля состоялась последняя очная ставка Моро. На этот раз она проходила в присутствии Лажоле. Были зачитаны все протоколы допроса последнего, после чего Тюрьо потребовал у Моро объяснений.

Пункт за пунктом он отвечал на формулировки Лажоле, подтверждая либо оспаривая их. Наконец, заключил:

— Я постоянно отказывался от встреч, которые мне предлагались, поэтому я был весьма удивлен, когда ко мне домой пришел Пишегрю, сопровождаемый Френьером в первый раз и в компании Лажоле — во второй.

— А разве вы не принимали Лажоле летом прошлого года? — спросил Тюрьо.

— Когда в прошлом году ко мне явился Лажоле, он пришел с одной целью — просить моей рекомендации о восстановле нии в армии. Он попросил у меня некоторую сумму денег для поездки в Эльзас, но я ему отказал. Обращаю ваше внимание, что в бытность мою командующим Рейнской армией правительство, основываясь на моих донесениях в отношении Лажоле, заключила его в тюрьму сроком на 28 месяцев после событий 18 фрюктидора, и, я полагаю, показания Лажоле против меня сделаны из чувства мести.

Тогда Тюрьо обратился к Лажоле:

— Вы настаиваете на своих показаниях?

— Да, чувство мести не имеет к этому никакого отношения.

По правде говоря, официальные протоколы очных ставок, которые мы здесь приводим, не в состоянии описать реальные чувства, которые испытывали эти люди по отношению друг к другу. Протоколы выглядят слишком «спокойными». Но вот записки, которыми тайно обменивался Моро со своей женой, полны трепета и негодования, которые испытывал генерал, сидя лицом к лицу с людьми, которые его обвиняли. «Заявления Роллана разоблачают шпиона…», «эти гнусные допросы мне отвратительны; угрозы чередуются с обещаниями…» или вот еще: «…мне заявляют, что кто-то стоял за дверью и подслушивал, когда я говорил с Пишегрю».

Вызывает удивление, как мог Моро после 16 жерминаля переписываться с женой и с братом Жозефом, так как после самоубийства Пишегрю в камере Моро постоянно находились два жандарма. Вероятно, опасались или делали вид, что опасаются, что и Моро может прибегнуть к попытке самоубийства.

Однако сам он об этом не думал. Единственной заботой Жана-Виктора в то время было постараться максимально снабдить своих адвокатов всеми сведениями, необходимыми для защиты, а от них получить советы по тактике своего поведения на суде. Главным адвокатом Моро был мэтр Бонне, а мэтры Беллар и Периньон — его помощниками. Именно в это время генерал передал им копию своего письма первому консулу от 17 вентоза, а также краткий перечень кампаний и сражений, в которых он участвовал и которые составляли его славу. Последний документ представляет собой огромный исторический интерес. Эрнест Доде опубликовал обширные выдержки из него в своей книге «Ссылка и смерть генерала Моро», опубликованной в Париже в 1909 году

Пока адвокаты собирали необходимые документы для организации защиты в суде, семья Моро пыталась привлечь внимание сильных мира сего к судьбе знаменитого пленника. Скажем больше — сам Моро просил ее об этом.

«Тот, к кому ты обращалась столько раз, — пишет он супруге, — продажная личность на службе у власти. (Речь, по-видимому, идет о Сийесе. — А. З. ).Принимая тебя, он боится себя скомпрометировать. Тебе следует обратиться выше…»

Выше — значит к Бонапарту или, по крайней мере, к Жозефине. Однако первый консул отказался принять мадам Моро. Это сделала Жозефина.

Прием состоялся 18 мая 1804 года, в день, когда Сенатус-консульт провозгласил Наполеона императором всех французов. Жозефина была сама любезность. Сбылось пророчество гадалки, которая еще в детстве предрекла ей, что она станет королевой. В ее словах не было и намека на ссору с госпожой Уло. Жозефина обещала свою поддержку. Но все сказанное ею оказалось пустым звуком.

Отказываясь подвергаться унижениям и признать себя виновным, Моро обрекал себя на публичный процесс. Впрочем, хлопоты мадам Моро оказались запоздалыми. Судебное следствие давно было завершено, и государственный комиссар Жерар уже составил обвинительное заключение. Это был увесистый многостраничный документ в нескольких томах, так как по делу проходило свыше 150 человек, а, кроме того, дела 47 человек — основных обвиняемых, среди которых несколько женщин, были выделены в отдельное производство.

В соответствии с этим документом, Моро, Жорж Кадудаль, принц Арман де Полиньяк и его брат Жюль, а также Шарль д'Озье, Бувэ де Лозье, Роллан, Лажоле, Кушери, аббат Давид и многие другие объявлялись участниками заговора, направленного на свержение устоев республики и на подстрекательство к гражданской войне — правонарушение, предусмотренное статьей 612 закона от 3 брюмера IV года.

Получив этот документ, верховный судья объявил, что заседание особого трибунала округа Сены состоится 28 мая 1804 года для того, чтобы «начать судебный процесс по делу Кадудаля, Моро и др.».