Я же выяснил, что, сплетая свою паутину на Темной Стороне, можно не только навязывать другим живым существам собственные мечты и кошмары — для таких глупостей, собственно, и магия-то не требуется! — но и создать новую, совсем иную реальность. Можно — вместо уже существующей, а можно — рядом, чуть в стороне, в качестве изящного дополнения к обитаемой Вселенной. Именно так, к слову сказать, родился этот безымянный город, где мы с вами сидим. И не только он, конечно. Таких рукотворных волшебных мест куда больше, чем кажется, только успевай примечать.

Я не так уж мало прожил на свете и практически разучился говорить: "не могу", "не знаю", "не понимаю" — повода давненько не было. Но бесконечные новые возможности играть с реальностью все еще кружат мне голову, как любовь и война мальчишке-подростку. Следовательно, жизнь моя только начинается — в который уже раз.

Джуффин принимает из рук Триши бокал ледяного крапивного лимонада, пьет с наслаждением, маленькими глотками, ласково глядит на хозяйку "Кофейной гущи", которая — надо же! — сама поняла, что ему сейчас требуется, и вкусам его угодила. Умница, хорошая кошка.

Хорошая, кто же спорит.

— Очень странно было вас слушать, — наконец говорит Макс. — Могу себе представить, как все это выглядело с точки зрения стороннего свидетеля — да вот хоть того же Абилата. Помню еще, как оно бывает. Небось в голову никому не пришло, что некоторые ваши поступки — вовсе не часть гениального стратегического плана, а нормальные человеческие ошибки. Сама идея, что вы действительно можете ошибаться, как-то плохо укладывается в моей голове. И, думаю, не только в моей.

— Да ну, не преувеличивай. Я и на твоей памяти пару раз садился в лужу, — отмахивается Джуффин. — В частности, совсем недавно, когда решил, будто ты можешь преспокойно вернуться домой.

— Ну да, но… Просто я никогда всерьез не верил, что это — именно ошибки, а не хитроумные стратегические комбинации.

— Когда как. Нет ничего менее постоянного, чем мудрость человеческая, — ты и на собственном примере не раз мог бы в этом убедиться. А я все еще вполне человек — и не стоит так недоверчиво ухмыляться!.. Ну, положим, на Темной Стороне или в Хумате я всегда действую безупречно, это правда. Там я уже не могу быть иным, да и нужды такой нет. Но в повседневной жизни, да еще и напялив маску Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска, — помилуй, сэр Макс! Да я просто обязан хоть иногда ошибаться. Возможно, не так часто, как прочие, но именно обязан, поверь. Это мой священный долг, обычная плата за деятельную жизнь. Таковы правила игры. Будь я неспособен ошибаться, не имел бы права активно вмешиваться в человеческие дела. Сидел бы сиднем, как некоторые наши с тобой общие знакомые, отрастил бы усы, специально для того, чтобы в них не дуть. И еще ухмыляться лукаво, как же без этого…

Франк задумчиво кивает в такт его словам, улыбается каким-то своим мыслям. Триша видит, что эти двое очень хорошо понимают друг друга. Куда лучше, чем она способна себе представить. От этого ей и радостно, и жутковато немного, хотя, казалось бы, уж ее-то их дела совершенно не касаются.

— В общем, дела обстоят так. С одной стороны, я знаю: все, что вы о себе рассказали, — чистая правда, — говорит Макс. — Конечно, вы можете ошибаться, делать глупости, да еще и хвастать ими потом. Почему нет? Я знаю, да, но в то же время мне совершенно очевидно, что все это выдумки, чушь собачья. Ломаете тут комедию, представляетесь вполне обычным человеком — ну, чуть хитрей и могущественней всех прочих, да и то до поры… А на самом деле речь не о вас, а об одной из ваших масок, которую вы еще и оставили небось давным-давно в трактире вашего друга Зогги. До сих пор в углу за сундуком там пылится.

— Ну да, — спокойно соглашается Джуффин. — Ты очень хорошо все понимаешь. У меня, как, кстати, и у всех здесь присутствующих, есть одна-единственная правда о себе. Иррациональное знание, пытаться его пересказать бесполезно, даже если захочется: слова не для таких разговоров придуманы. Зато в дополнение к этой единственной невыразимой правде имеется великое множество мелких, вполне рациональных правд, которые, заметь, вовсе не становятся враньем только оттого, что их много. Одну из них я сейчас честно пересказал, стараясь не упустить ни малейшей детали — вот, собственно, и все.

Триша даже на цыпочки привстала, прижала к груди пустую джезву, чтобы ни словечка не упустить из их разговора. Ей почему-то кажется, что-то очень важное сейчас не произносится, но происходит. А чутье ее еще никогда не подводило.

— Ты довольно много знаешь о несбывшемся, — говорит Джуффин. — О несбывшихся и недосбывшихся жизнях, своих и чужих. О судьбокрестках, где сбывшееся и несбывшееся меняются местами. Ты очень хорошо разбираешься в этих сложных на первый взгляд материях, верно? Подозреваю, ты мог бы рассказывать мне об этом бесконечно, да я слушать не стану.

— Почему вдруг? — холодно спрашивает Макс.

Триша видит: он обиделся, как ребенок. Такой необыкновенный человек, и сущей ерундой озабочен, ну и дела!

А сероглазая Меламори улыбается, глядя на этот балаган, да и Джуффину, кажется, тоже смешно.

— Потому что недосуг, — объявляет он. — Не до того. Нынче я пришел к тебе в гости с подарком. Ты рад?

Джуффин наскоро водружает на лицо свою фирменную улыбку доброго дядюшки и отвешивает шутовской поклон. Потом вдруг делается серьезен и строг. Очень веско, подчеркивая каждое слово, говорит: