Шрифт:
– «Лестница в небо», – с удовольствием констатирует Веня, когда раздаются первые аккорды.
Ну да, такую мелодию грех не узнать, даже если все половозрелые медведи мира почтили ваши уши церемониальной прогулкой.
– Откуда она у тебя? – Веня разглядывает коробочку. – У сироты небось отнял? Вместе с конфетой?
– Что-то в таком роде, – соглашаюсь рассеянно.
Мне не до разговоров, у меня все мыслительные процессы проистекают сейчас в одном направлении: силюсь понять, есть ли некий тайный смысл в моей находке, и если есть, то какой? «Лестница в небо» – ничего себе метафора, конечно, кто же спорит? Но метафор мне и без того хватает. Могу пожертвовать пару сотен на благотворительные нужды, от меня не убудет…
– Нет, правда, где ты это взял?
– Нашел, – говорю. – Шел, шел и нашел. А что?
– Да так… Просто, если бы кассета была из твоей коллекции, я бы удивился. Не могу себе представить, как ты вырезаешь эти картинки. И клеишь их аккуратно, одну за другой. Да еще и стихи на обороте пишешь…
– А там еще и стихи есть? – удивляюсь. – Ну, это точно не я их писал.
– Конечно, не ты. И даже не Роберт Плант, а простой русский мужик, Борис Леонидович Пастернак, если я ничего не путаю. Вот, слушай:
Рассказали страшное,Дали точный адрес.Отпирают, спрашивают,Движутся, как в театре. [16]Веня умолкает, довольный произведенным эффектом: я пялюсь на него во все глаза, даже рот приоткрыл, кажется. «Дали точный адрес» – надо же! Это не может быть простым совпадением. Дали. Точный. Адрес. О господи.
– Это все? – спрашиваю наконец.
– Все. Только одно четверостишие. Но если ты внезапно понял, что любишь поэзию превыше всех прочих мирских утех, имей в виду, у меня одна из лучших библиотек в Москве. И самиздат, и тамиздат, и тутиздат, не говоря уже о давным-давноиздате…
16
Борис Пастернак. «Звезды летом».
Песня тем временем умолкает и тут же начинается снова. Прослушиваем ее в молчании. Короткая пауза, щелчок – и опять «Лестница в небо», никакого разнообразия.
– Пленку, наверное, обрезали и склеили, – смеется Веня. – Я и сам так когда-то делал. Чтобы слушать очередную Самую Главную и Любимую Песню без перемотки. Ну и понты, конечно: кассеты – дефицит, а мне, дескать, не жалко… Опа! А здесь твой сирота лажанулся. «Лестница в небо» – из концерта 71 года, а тут почему-то написано 1965… или даже нет, еще хуже. Шестерка переправлена на девятку. 1995. Странно. До девяносто пятого года еще дожить надо – и сироте, и нам с тобой, и Планту с Пейджем.
– Тысяча девятьсот шестьдесят пятый переправлен на девяносто пятый? – переспрашиваю, зябко ежась: все же шестьдесят пятый – год моего рождения. Поди теперь разбери, что сулит мне такое совпадение: то ли соответствующую надпись на надгробной плите, то ли новое рождение, и не проще ли сделать вывод, что одно другому не мешает?
Я нервничаю, а потому болтаю без умолку: обычно это помогает успокоиться.
– Как интересно. Действительно, рассказали страшное и дали точный адрес: Лестница в Небо. И со временем даже более-менее определились: тысяча девятьсот девяносто пятый год. Через три года. Вернее, почти через два.
Ох, надо мне было прикусить язык! После слова «интересно» следовало остановиться. Но поздно, теперь Вениамин смотрит на меня в упор, внимательно и лукаво.
– Это тебе, что ли, свидание на Лестнице в Небо назначили?
– Ну что ты. Сироте. А он, дурачок, потерял приглашение. Может, и правда я вместо него схожу на халяву… Поживем – увидим. Давай-ка чай пить да в нарды играть.
– Давай, – говорит. – Если уж у тебя два с лишним года в запасе…
103. Идам
В качестве Идама может выступать, в принципе, любой персонаж буддийского пантеона, которого верующий выбирает своим покровителем.
– А как у тебя вообще дела? – вдруг спрашивает Веня в конце первой партии, пока мы наперегонки выводим шашки «на двор».
– Да так…
Я, признаться, обескуражен. Не столько вопросом, сколько заговорщическим тоном: так говорят люди, которых связывает некая тайна, а у нас до сих пор и секретов-то общих, кажется, не было.
– Какие дела ты имеешь в виду? Если тутошние, – вычерчиваю рукой выразительную дугу, – то сам знаешь. Жиреем понемногу. Малиновые пиджаки закупать пока рано, но прогнозы вполне оптимистические, к лету, возможно, дозреем…
– Да ну тебя! – ржет. – Пиджаки ему малиновые… А вот хрен тебе, ты сначала колбасень свою семичленную с единицы убери!
– Сейчас уберу, – соглашаюсь. И тут же выбрасываю бесценный в такой ситуации дубль: один-один.
Знай наших. Четыре шашки из семи отправляются в виртуальное небытие, Веня хмурится: теперь я вполне могу его обогнать. Он, в отличие от меня, чрезвычайно азартен. Поэтому минуты полторы молчит, сопит и мечет кубики. Наконец завершает партию, опередив меня всего на одну шашку, заливисто хохочет, сверкая очами.