Обитатели норы вылезли на свет божий, когда луч солнца, прорубившись сквозь мохнатые лапы сосен и елей, осветил поляну. Сначала из норы высунулась светло-коричневая мордочка с черным любопытным носом и двумя блестящими глазами. Нос шумно вдохнул воздух, желтоватые глаза забегали по сторонам. Затем показалось туловище и хвост. Это был лисенок. Вслед за первым, опасливо озираясь, вылезли из норы еще два лисенка. Один из них, присев на задние лапы, широко распахнул красную пасть с острыми молочными зубами и сладко зевнул. Аж глаза прижмурил. Через минуту, забыв про страх, лисята весело трепали друг дружку на солнечной поляне. В зубах одного из них оказалось обгрызенное, извалянное в песке птичье крыло. Остальные два гонялись за братишкой или сестрицей, стараясь отнять игрушку.

Роман, затаив дыхание, наблюдал за зверятами. И вдруг лисята насторожились, секунду таращились в его сторону и затем один за другим стремительно юркнули в нору. Лишь пестрое запыленное крыло осталось на полянке. Почувствовав затылком чей-то взгляд, Роман повернул онемевшую шею — он сидел на стволе, как окаменелый, боясь пошевелиться, — и увидел за своей спиной, метрах в десяти, старую лису, которая настороженно следила за ним. У ног рыжей хищницы лежала загрызенная водяная крыса.

Взгляды человека и зверя встретились. Глаза у лисы ярко-желтые, почти золотые, а узкий зрачок черный. Схватив добычу, она проворно повернулась, широко взмахнула пышным рыжим хвостом и исчезла меж маленьких сизых елок, будто сквозь землю провалилась.

Роман выпрямился и потер затекшую ногу. Он не знал, долго ли лиса стояла за его спиной, не слышал сигнала, который она подала своим детишкам, в одно мгновение исчезнувшим в норе. Не один раз наблюдал здесь Роман за потешными играми лисят, он уже научился их различать, а вот мать увидел впервые. Какой-то странный вид был у зверя: смесь тревоги, любопытства и будто бы насмешки. Страха в глазах лисы не было.

Вспоминая возню лисят и пристальный взгляд старой лисицы, Роман шел по одному лишь ему известной лесной тропинке и улыбался. Он четко различал стук дятла, попискивание юрких поползней, мелодичные трели зябликов, отдаленную трескотню сорок.

Вдруг среди толстенных красноватых стволов холодной сталью блеснула вода. Это было глухое лесное озеро, к которому и направлялся в это раннее утро Роман.

В этом глубоком озере водились черные окуни…

Озеро было небольшое, удлиненной формы. К его берегам густым поясом подступали сосны, ели, березы, осины. Нижние ветви свешивались к самой воде. В этом глубоком лесном озере водились крупные черные окуни, только их было не так-то просто поймать. Окуни не клевали на червя и другую наживку, брали только на «букана» — так называли ребята бескрылые личинки стрекоз, которые жили в черном иле. Для того чтобы набрать «буканов», нужно было опустить длинный шест у берега и намотать на него как можно больше тины, а потом все это вытащить. И тут уж не зевай: быстро выбирай в банку из черного вязкого ила «буканов», которые так и норовят сорваться в воду.

Удочка и шест были спрятаны в кустах, однако сегодня Роману не удалось порыбачить…

Когда он приблизился к полузатопленному осклизлому плоту из толстых лесин, с которого обычно ловил, то услышал в камышах встревоженное кряканье, какую-то возню, всплески. Осторожно ступая по берегу, Роман направился к тому месту. Забравшись по плечи в шуршащий камыш, он отодвинул ивовую ветвь и увидел на воде серенькую дикую утку. И утка его увидела. Дернулась, захлопала крыльями, издав хриплое кряканье, но почему-то не взлетела, а как-то странно закачалась на боку. Кося испуганным глазом на человека, птица билась на одном месте.

Подобраться к ней было невозможно, потому что берег круто обрывался. Стоило сделать шаг в темную воду — и окунешься с головой. Глубина здесь везде приличная. Роман задумчиво смотрел на утку. Она явно попалась в какой-то хитрый капкан и сама ни за что не выберется. Но лезть в ледяную воду — от одной этой мысли Романа передернуло — не хотелось. В этом озере вода не скоро прогреется. А на глубине и в жаркий день холодно.

И тут он заметил в камышах, неподалеку от утки, восемь крошечных комочков. Будто пух от камышовых шишек, покачивались они на воде, не решаясь приблизиться к матери.

Роман разделся и, чувствуя, как от ног все выше поползли мурашки, полез в неприветливую холодную воду. Утка даже не попыталась взлететь, когда он, стуча зубами, приблизился к ней. Она наклонила точеную головку к самой воде, негромко крякнула, и утята как по команде исчезли, но у нее не хватило сил нырнуть. В круглом птичьем глазу страх и страдание.

Оказавшись рядом с уткой, Роман понял, в чем дело: птица запуталась лапой в тонкой, как паутина, капроновой сети. Она намотала на перепончатую черную лапу целый клубок. Как Роман ни старался, распутать в холодной воде слипшие коричневые нити не смог. Утка покорно покачивалась в взбаламученной воде у самого его лица. Если бы Роман догадался захватить с собой нож, он разрезал бы сеть, но перочинный нож остался в кармане штанов. И тогда он, отвязав от пучка камышиных стеблей конец сети, потащил сеть к берегу вместе с уткой. И хотя до берега было рукой подать, каждый метр преодолевался с трудом: тяжелая натянутая сеть не поддавалась. Лишь на берегу, вытащив снасти, он понял, в чем дело: сеть зацепилась за осклизлую корягу.

Первым делом Роман ножом перерезал капроновые нитки и освободил утку. Прихрамывая, она топталась на одном месте, видно, все еще не веря в свое спасение. Тогда Роман взял ее в руки и, раздвинув камыши и молодую невысокую осоку, пустил на воду. Утка обрадованно закрякала и, быстро-быстро перебирая лапами, поплыла вдоль берега. Через мгновение лишь светлая дорожка в воде напоминала, что здесь проплыла утка.

Немного погодя он снова увидел ее на чистой воде: утка плыла к другому берегу, а вслед за ней ниточкой спешили восемь коричневых комочков.