Тем более, что так оно, в сущности, и произошло – да еще в обрамлении пророческих слов про «гурьбу и гурт»! Бессмертие отыскало Мандельштам, но взяв с него за это непомерно высокую цену – неотвратимого самоубийства!

Но действительно ли Мандельштам сознательно искал именно этой судьбы?

Вся мандельштамовская жизнь явила нам образцы потрясающего жизнелюбия, и добровольное заклание – пусть и трижды значимое социально или исторически – плохо вписывается в его живой образ. Быть «к смерти готовым» и искать ее – не одно и то же.

Ни клятва верности четвертому сословью, ни осознанье невозможности – для себя – «просвистать жизнь скворцом» и «заесть ореховым пирогом», ни уж тем более чувство поэтической правоты никак не исключали того, что их носитель жив и предполагает жить, без чего, согласитесь, слышать и писать стихи затруднительно. Его раздирают и внутренние противоречия – Мандельштам-миф, Мандельштам-поэт и Мандельштам-человек ладят друг с другом не всегда.

И все-таки не телеологический промысел убил поэта и не снятие с него чудотворной (из когтей чудовища!) защиты из Кремля, а истертые и окровавленные жернова российской государственной машины, всего лишь на время персонифицированной в «кремлевском горце», но легко перевоплощающиеся в любую иную оболочку – с бородкою или лысиной, в бровастую или безликую.

Самоубийство на самом деле совершала и власть – не просто отвратительный и нерукопожатный брадобрей, а голодное государство-трупоед, то сытое, то голодное, но никогда не жалеющее ни холопов, ни поэтов. И усатый тиран ему явно был к лицу.

Иная мифологема вынесла Мандельштама и Сталина на самый гребень другого упрощения: Поэт и Тиран. Тиран-поэтомор, убивающий живое слово во плоти, и поэт-тираноборец, в конце концов якобы побеждающий его силой своей песни.

Но и это самообольщение. Потому что и тут победа не за Мандельштамом и не за Пушкиным. Вон какой памятник воздвиг себе усатый горец – бронзовый (а судя по блеску на сапогах – и золотой) призер всея номинации «Имя России».

Но Мандельштаму не до величаний: он держит свой фронт. Ибо продолжается, не кончаясь, та битва, в которой музыка и стихи едва ли не единственное противоядие от бесчеловечности.

Вот почему поэзия, как он однажды выразился, это война!

В 1980 году в ограде могилы Надежды Яковлевны на Старокунцевском кладбище в Москве, как бы в сени ее дубового креста с вырезанной на нем молитвой, был поставлен небольшой серый камень – своеобразный античный кенотаф [897] . На нем высечено:

В 1991 году в Москве, Ленинграде, Воронеже, в 1993 – в Париже, а в 1994 – в Гейдельберге и в 1999 году – в Чердыни открылись мемориальные доски в честь Осипа Мандельшама. В 2009 году пришедшая в негодность чердынская мемориальная доска была заменена новой. А в 2010 году мемориальная доска открылась и в Кимрах.

В 1998 году во Владивостоке, в 2007 – в Санкт-Петербурге, а в 2008 году в Воронеже и Москве открылись памятники поэту. В 2011 году – совместный памятник Осипу и Надежде Мандельштаму в Санкт-Петербурге.

В 2012 году открылась первая в мире улица Мандельштама – на его родине, в Варшаве.