Шрифт:
Прием, однако, был не слишком гостеприимным: О.М. с братом Александром препроводили в тюрьму – с тем, чтобы отправить обратно во врангелевский Крым.
В том, что этого не произошло, возможно, сказалась и договоренность между РСФСР и Грузией о правилах взаимного въезда и выезда их граждан, ограничивавшего передвижение лиц, находившихся под следствием [93] . Тем не менее существуют две версии спасения О.М. из батумской тюрьмы, а точнее – из карантина. [94]
93
Слово (Тифлис). 1920. 15 авг. Между прочим, это не помешало С.М. Кирову, бывшему тогда полномочным представителем РСФСР в Грузии, направить меньшевистскому правительству протест против продолжающихся арестов и высылки российских граждан из Батума в Крым. На этот протест чрезвычайный комиссар Батума и Батумской области В.С. Чхиквишвили ответил, что в начале августа, действительно, были арестованы около 30 человек, «представляющих собой неблагонадежный элемент и содержащихся не в тюрьме, а в карантине в Махинджаури» (Слово. 1920. 25 авг.). Кстати сказать, советским представителем в Батуме в конце августа 1920 г. был назначен Л.Н. Старк, а консулом Зверев (Слово. 1920. 27 авг.).
94
В городе была зафиксирована вспышка чумы; городскую комиссию по борьбе с ней возглавлял профессор Широкогоров.
Первая – «голубороговская». В воспоминаниях Нины Табидзе «Память» этот эпизод выглядит так:
В первый год после нашей свадьбы мы поехали на лето в Батум. Соблазнил нас Нико Мицишвили, который там одно время работал в газете. Он и Тициану предложил с ним работать. Он же организовал в Батуме вечер Тициана, который прошел очень тепло и интересно. ‹…›
Раз, выходя с пляжа, я увидела Тициана, идущего с какими-то молодыми людьми. Я окликнула его, они остановились. Тициан объяснил мне, что в батумском карантине оказался приехавший из Крыма поэт Осип Мандельштам и надо как-то вызволить его оттуда.
Место, где люди находились в карантине по случаю возможной эпидемии чумы, было обнесено проволокой, туда никого не пускали. Тициана пропустили, а я ждала его на улице. Он вышел оттуда очень взволнованный. Оказывается, когда ему показали на Мандельштама, он сперва не поверил, что этот поэт, этот эстет, сидит на камне, обросший, грязный. Тициан некоторое время не верил, что это и есть Мандельштам, и даже стал задавать вопросы, на которые он один мог бы ответить. Например: «Какое ваше стихотворение было напечатано в таком-то году, в таком-то журнале». Тот назвал и даже прочитал свои стихи наизусть. Потом читал еще другие стихи. Тициан понял, что перед ним действительно Мандельштам…
Мы уезжали из Батума, и Мандельштам поехал с нами в Тифлис… [95]
95
Табидзе Н. Память (глава из книги) / Дом под чинарами. Тбилиси, 1976. С. 41–42.
Более подробно описывает ту же историю Николоз Мицишвили:
В 1919 году [96] летом в Батум приехал из Крыма известный русский поэт Осип Мандельштам. Приехал он на маленьком пароходе в числе десяти каких-то сомнительных пассажиров. Все они были арестованы береговой охраной.
В те времена я и поэт Тициан Табидзе жили в Батуме. Как-то раз на улице настигает нас какой-то старичок-еврей, останавливает и говорит, что он стар‹ей›шина местной еврейской общины, и справляется – известен ли нам поэт Мандельштам. Мы ответили, что – да, известен.
– Если так, – сказал старик, – поэты должны помочь поэту: Мандельштам арестован и сидит в Особом отряде.
Мы пошли в Особый отряд. Нам сказали, что среди арестованных на самом деле есть какой-то Мандельштам, но невозможно, чтоб этот был наш знакомый: такой уж непоэтичный на вид.
Самого Мандельштама нам не показали, однако, усомнившись в правильности подхода к поэзии со стороны Особого отряда, мы отправились к генерал-губернатору Батумской областии Бения Чхиквишвили.
– Посмотрим, кто это за человек, – ответил он и тотчас же распорядился по телефону доставить Мандельштама к нему.
Доставили.
Входит низкого роста, сухопарый еврей – лысый и без зубов, в грязной, измятой одежде и дырявых шлепанцах. Вид подлинно библейский.
Чхиквишвили взглянул на него и обратился к нам по-грузински:
– Я думал, в самом деле кто-нибудь, а это какое-то страшило, черт возьми. На него дунуть – улетит. Нашли тоже опасного человека.
Затем усадил его, дипломатически выяснил, что он действительно поэт Мандельштам, и вежливо извинился.
Мандельштам, как воробей, присел на край стула и начал рассказывать:
– От красных бежал в Крым. В Крыму меня арестовали белые, будто я большевик. Из Крыма пустился в Грузию, а здесь меня приняли за белого. Какой же я белый? Что мне делать? Теперь я сам не понимаю, кто я – белый, красный или какого еще цвета. А я вовсе никакого цвета. Я – поэт, пишу стихи и больше всяких цветов теперь меня занимают Тибулл, Катулл и римский декаданс…
Затем коснулся Крыма. [97]
96
Надо: 1920.
97
Цит. по: Мицишвили Н. Пережитое. Тбилиси, 1963. С. 164–165.
Письмо Я.З. Черняка [98] , редактора мицишвилиевской книги, к автору сохранило для нас реакцию О.М. на эти прижизненные мемуары о событиях десятилетней давности:
Забыл упомянуть, что на днях говорил случайно с поэтом Мандельштамом, который рвет и мечет по поводу строк, посвященных ему в В‹ашей› книге. Особенно волновался Мандельштам из-за ваших «цветовых» характеристик («…а я не белый и не красный…») – и требовал, чтобы я их устранил из рукописи. Я ему, разумеется, указал, что редактор не вправе вносить такого рода изменения, что редактор обязан вмешаться лишь в тех случаях, когда мемуарист искажает исторически бесспорные даты и т. д. Моим резонам Мандельштам, к сожалению, не внял – так что ждите от него грозного послания, смертоносное действие которого может быть ослаблено разве только тысячекилометровым расстоянием, отделяющим Вас от пылкого и по-африкански темпераментного поэта. [99]
98
Черняк Яков Захарович (1898–1955) – поэт и издательский работник, исследователь жизни и творчества Н.П. Огарева. В 1922–1929 гг. – ответственный секретарь редакции журнала «Печать и революция», в 1929–1931 гг. Я.З. Черняк работал редактором отдела русской литературы в издательстве «Земля и фабрика».
99
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Д. 7122. Л. 209-209 об.
Примерно в том же духе, что и грузинские поэты, описывает в своих мемуарах вызволение О.М. и Илья Эренбург.
Его, однако, считала необходимым поправить Н.М. Со слов мужа она рассказывала, что грузинские поэты, действительно, пришли в портовый карантин, где содержался Осип Эмильевич с братом Александром. Они предложили поручиться за О.М. и моментально освободить его, но за его брата поручаться не стали. На таких условиях О.М., разумеется, принять личную свободу не мог. Помог О.М., как он это сам описывает в очерках «Возвращение» и «Меньшевики в Грузии», солдат-конвоир Чагуа, сочувствовавший большевикам, хотя не исключено, что грузинские поэты, уезжая, предупредили об О.М. чрезвычайного комиссара Батума и области В.С. Чхиквишвили, вмешательство которого окончательно решило вопрос о свободе братьев Мандельштам.
3
Пребывание О.М. в Грузии в 1920 году было недолгим, но всё же оставило след в литературной жизни Батума и Тифлиса. Газета «Эхо Батума» сообщила о вечере поэта 19 сентября в батумском «Обществе деятелей искусства» (ОДИ), а «Батумская жизнь» 18 сентября поместила отчет об этом вечере В. Зданевича [100] .
Даже берлинский журнал сообщал в январе 1921 году о том, что О.М. «жил в 1920 г. в Крыму и Коктебеле близ Феодосии. В настоящее время находится в Закавказье. Устраивал вместе с И. Эренбургом в Батуме и в Тифлисе вечера поэтов, на которых читал свои стихи» [101] . Примерно в то же время в издававшемся на грузинском языке журнале «Гантиади» появилась заметка о том, что Н. Мицишвили организует в Париже грузинское издательство, к работе в котором он намерен привлечь и русских писателей —О.М., Эренбурга, Городецкого [102] .
100
Вступительное слово произнес И. Зданевич (Тименчик, 2008. С. 511).
101
Русская книга. 1921. № 1. С. 25.
102
Сообщено М.Н. Мицишвили.
Прибыв в Тифлис и повстречав там вскоре И. Эренбурга, О.М. ненадолго окунулся в гущу довольно-таки бурной – «столичной» – художественной жизни. Пестрота здесь нашла на пестроту: разнообразие эстетическое, политическое, национальное. Из русских писателей необходимо отметить старого знакомца О.М. – Сергея Городецкого, приехавшего в Тифлис еще в 1917 году. Он редактировал журнал «АRS» (издавался на средства Анны Антоновской, средств хватило на четыре номера) с обширной интернациональной программой, организовал при журнале «артистериум» и вел в нем самые различные курсы, устраивал выставки и т. д. Он же вел и русский сатирический журнал «Нарт», печатал свои стихи и фельетоны в газете «Кавказское слово» и выпустил поэтический сборник «Ангел Армении». Он же создал, по образцу петербургского, тифлисский Цех поэтов, из участников которого упомянем Олега Дегена, Нину Пояркову, Анну Антоновскую, Алексея Крученыха, Татьяну Вечорку (Толстую), Нину Лазареву и Сергея Рафаловича [103] .
103
Подробнее см.: Городецкий С. Искусство и литература в Закавказье в 1917–1920 гг. // Книга и революция. 1920. № 2. С. 12–13.
Сергей Рафалович – с помощью бакинского издательства «Книжный посредник» – в 1919–1920 годах редактировал журнал «Орион» (совместно с С. Городецким) и газету «Понедельник».
Однако уже в этот приезд О.М. в центре его внимания и общения оказались в первую очередь грузинские поэты – Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Валериан Гаприндашвили и другие. 26 сентября в Консерватории состоялся единственный, как было заявлено в газетных объявлениях, вечер О.М. и Ильи Эренбурга. Вечер открыл Григол Робакидзе, произнесший слово о новой русской поэзии. Затем Эренбург сделал доклад «Искусство и новая эра», после чего оба поэта читали свои старые и новые стихи, а под самый конец стихи обоих читал актер Н.Н. Ходотов [104] .
104
24 сентября 1920 г. объявления о вечере появились в тифлисских газетах «Грузия» и «Слово».