…Подумать только, год назад Витька смотрел на него со скрытой неприязнью и досадой!

Они видели друг друга, когда Витька наведывался к отцу в «Проколотое колесо». Незнакомый пацаненок не понравился ему сразу. Большеголовый, тонконогий, «обезьянистый» какой-то, с твердыми скулами на неулыбчивом лице. Держался он со взрослой вежливостью и очень отгороженно. «Подумаешь, принц в изгнании», — подумал Витька с недовольной усмешкой. Потому что, несмотря на всю некрасивость, было в мальчишке что-то… такое вот, как у юного дворянина…

— Здравствуй, — говорил ему Витька при встречах так же, как и другим. Ни разу ни на капельку не показал, что мальчишка ему не нравится. Мало ли кто кому не нравится! Ведь ничего плохого этот пацан ему не сделал. Это во-первых. Во-вторых, он все-таки младше года на полтора или два. А кроме того, мальчишка, видать, успел хлебнуть в жизни всякого. Иначе не был бы с родителями здесь, в таверне. Витька знал, что в «Колесе» не живут просто так. Здесь укрываются.

Почему прячется в таверне семья Лотов и что с этими людьми случилось, Витька не спрашивал. Лишние вопросы были здесь не в обычае. В благоустроенном государстве Западная Федерация почти всякому гражданину с рождения был привит излучающий биологический индекс — несмываемый, нестираемый. Чуткие локаторы Системы Всеобщей Координации заботливо следили за каждым носителем индекса в течение всей его жизни. А компьютеры Юридической службы постоянно оценивали эту жизнь с точки зрения самых мудрых и беспристрастных в мире законов. Укрыться от этой мудрости, беспристрастности и всепроникающего наблюдения можно было лишь в нескольких убежищах. Одним из них была таверна «Проколотое колесо». Владелец «Колеса» Кир считался старым и добросовестным осведомителем корпуса уланов. А скрытые в подвалах могучие энергосборники обеспечивали излучение поля, которое защищало обитателей таверны от локаторов и заодно стирало проблески подозрений в мозгах ревностных стражей правопорядка.

Разные люди приходили в таверну. У некоторых отвисали карманы от тяжелых пистолетов «дум-дум». Иногда о чем-то говорили с отцом. Отец после таких бесед был хмурый и молчаливый. Не хотел он вмешиваться в эти дела. Но людям с пистолетами помогал. Потому что и его самого в свое время приютил и укрыл от властей Вест-Федерации маленький, круглый, добродушный Кир.

Дважды случалось, что Кир и отец просили переправить людей туда. Витька понимающе кивал. Оба раза это были усталые, неразговорчивые мужчины. Когда товарный поезд уходил с Окружной Пищевой на прямую линию перехода, они разбирали свои пистолеты и по частям швыряли с катившейся платформы. Потом недалеко от «Сферы» прыгали с поезда вместе с Витькой, молча жали ему руку и уходили… Никто в «Сфере» не знал об этом. Кроме Скицына. А Скицын сказал однажды: «Ничего, Витторио, так надо. Там, у себя, им бы не выжить…»

Затем случилась история с тринадцатью беглецами из тюремной спецшколы. Тут без шума не обошлось. Но в конце концов сошло Витьке и это.

А Цезарь Лот покидать родные края не собирался. Как узнал наконец Витька, этот мальчишка был из той же спецшколы, но отказался уходить через грань, потому что искал родителей. И вот, выходит, нашел…

Однажды Анда, дочь Кира, сказала:

— Витенька, папа-мама Цезаря уехали, комната их занята, пусть Цезарь переночует с тобой… И свет у себя не включайте, ладно? Так надо…

Витька пожал плечами: надо — значит, надо. Когда он оставался в таверне на ночь, то спал обычно в узкой, похожей на коридор тесовой комнатке, бывшей кладовке. Мебели не было, только у торцевой стены стоял сколоченный из плах широченный топчан. Для Цезаря принесли раскладушку. Легли в темноте, за окнами стояла непроницаемая августовская ночь. Лишь изредка мигал на недалекой грузовой станции прожектор. Из открытой форточки несло запахом увядающей лебеды и нагретых за день шпал.

Цезарь дышал тихо, но раскладушка была старая и ржаво пищала при малейшем шевелении.

— Извини, пожалуйста, — вдруг сказал Цезарь. — Я, кажется, мешаю тебе. Такая скрипучая кровать…

— Не мешаешь. Скрипи на здоровье, — отозвался Витька. Он думал, что до сентября три дня. Завтра возвращаться в «Сферу», послезавтра — в Ново-Томск, и здесь он окажется снова не раньше зимних каникул.

— Извини, — опять сказал Цезарь. — У тебя нет фонарика?

«Вот не спится человеку…»

— Нет… — буркнул Витька. Цезарь как-то очень-очень притих. Даже раскладушка словно затаила дыхание. Витьку царапнуло: «Зачем я с ним так?» — Если надо не очень ярко, я могу посветить…

Он поднял мизинец, привычно вобрал клетками кожи электрическое щекотание воздуха, согнал покалывающие токи к ногтю, сказал: «Гори…» Маленькая шаровая молния послушно и мирно засветилась над пальцем. Витька, будто жонглер, понес шарик на мизинце к Цезарю. Тот сел навстречу. Витька увидел, что он смотрит на шарик без удивления. Это Витьку слегка разочаровало.

— Ну, где светить?

Цезарь повел голым плечом. На коже чернела маленькая бусина.

— Клещ присосался. Даже не знаю когда. Только сейчас нащупал.

— У, зверюга… — сказал Витька, наклонившись. Клещ был местной породы, водился в сорняках городских окраин. Пакостный и заразный. — Это зловредная тварь, так просто не вытащить.

— Ну уж… — отозвался Цезарь, и впервые в его голосе прозвучала еле заметная снисходительность. — Вылезет как миленький.

Он придвинул к набухшему клещу прямую, будто зеркальце, ладонь, пошептал что-то. Бусинка шевельнулась, задергалась, вытаскивая из кожи крошечные лапки. Скатилась Цезарю на колено, потом на простыню. Он брезгливо взял клеща на помусоленный палец, шагнул к черному окну, встал на подоконник, щелчком сбросил «зверюгу» в форточку. Прыгнул на пол и сказал Витьке: