— Колыван в истяжельчество перекинулся, — возразил Осташа.

— Батюшка из толка в толк не шарахается, — твердо ответила Неждана, и Осташа понял, что тайное для него истяжельчество — для нее не тайна. — Истяжельство — то же беспоповство, только с вогулами и для сплавного дела. Это батюшке сам Мирон Галанин подтвердил. Я ведь, Остафий, не дура. Не только слушаю, а еще и понимаю, чего услышала…

Осташа какими-то новыми, удивленными глазами смотрел на Неждану. Чтоб от девки — да какое-то понимание было?.. Ну и дела.

— К тому ж Гермонов толк признали только на Невьянском соборе через два года после Пугача… Так что вина — на Пугаче, а не на истяжельцах. А ты небось решил, что это они виноваты, Колыван, Гермон да Конон, — которые тебя в свой толк не берут? — В голосе Нежданы мелькнула насмешка.

— Плевал я на их толк! — тотчас ощетинился Осташа. — Мой батя без истяжельства лучший сплавщик был!

Неждана не ответила на вызов.

— Батюшка тайком Пугачу присягу принес… Все сплавщики перед Белобородовым ему крест целовали — весной, в Старой Утке. А потому батюшка и был обязан переправить царскую казну. От Утки до Кашки ее Ипат Терентьев вез, от Кашки до Кумыша — Гусевы, от Кумыша до Чусовских Городков должен был батюшка везти. А Гусевы твои…

— Не мои! — рявкнул Осташа.

— …Гусевы в дороге передумали. Они на то и брали с собой Перехода, который Пугачу-то не присягал, чтобы он им какое-нибудь тайное место указал, где казну можно спрятать. Сами-то они Чусовой не знали. Кто они были? Ямщики, целовальники…

— А батю моего, значит, потом — клад стеречь?

— Наверное… Им зачем свидетель?

— Ну, говори дальше, — кивнул Осташа.

В горле у него пересохло, он встал, черпанул ковшиком воды из бадейки, где кисли мочало и веники, попил и сел рядом с Нежданой.

— Они к батюшке ночью завалились. Я на печке лежала, за занавесочкой, все слышала… Хоть и малая была, да почему-то запомнила… Перехода связанного привезли. Он отказался казну ворованную прятать. Пришлось Гусевым батюшку уламывать. Батюшка тоже воровать казну не захотел. Тогда Гусевы убрались…

— И все?

— Не все, конечно. В казне-то четыре бочонка с вином было. Один бочонок Гусевы выпили еще до Кумыша, один — здесь. Как уплыли, продолжали пить. Совсем уж пьяные, без ума, еле причалили на Четырех Братьях. Пока валялись по кустам, Переход развязался, положил в насаду два бочонка с золотом и уплыл. Утром Гусевы проснулись — ни золота, ни Перехода. Да еще во сне у них Малафейка-дурачок блевотой захлебнулся. Там, на Четырех Братьях, они его и похоронили. Это его кости Бакирка нашел — слышал о том?..

Осташа, конечно, вспомнил. Вспомнил еще и то, что весной Бакир там же, на Четырех Братьях, показывал ему бочковые обручи с чеканкой «ЦРЪ ПТРЪ ФДРЧЬ».

Это были обручи с винных бочонков, нахлесть опростанных Гусевыми в ту ночь…

— А где ж тогда клад? — глупо спросил Осташа.

— Это только Переход и знал, — улыбнулась Неждана. — Он ведь золото увез… Спрятал — и никому не сказал. Даже тебе. Только басня и осталась: четыре барата Гусевых — боец Четыре Брата. Там, мол, и схоронена казна. Бакир всю гору изрыл, все скалы облизал и обнюхал, даже кости Малафейки достал, а клада нет.

— Ну а Гусевы чего? — хмуро спросил Осташа.

— А чего Гусевы? Они — отступники. Они и царя предали, и сплавщиков, которые царскую казну берегли. Им среди людей больше жизни нет.

— Да они-то как раз неплохо пристроились, — хмыкнул Осташа. — Чупря при Кононе, Яшка-Фармазон при старце Гермоне в скиту. Только Сашка разбойничал сам по себе, потому и погорел…

— Пропащий человек — в тайном хозяйстве вещь полезная, — недобро улыбнулась Неждана. — И на любой грех для хозяина согласен, и похерить не жалко.

Осташа повернул голову, заново разглядывая Неждану. Она засмущалась от его взгляда, обхватила себя за плечи, прикрывая грудь:

— Камелек-то прогорел, баня выстужается…

— Успеем договорить. Не окочуримся.

— Сашка прошлой зимой к батюшке приходил, — покорно продолжила Неждана. — Говорил, что догадался, где Переход клад спрятал… Батюшка ему не поверил, прогнал. А потом засомневался, правильно ли сделал. А потом узнал, что Сашку солдаты словили. Батюшка побоялся, что Сашка властям про клад под пыткой скажет… Сашку должны были из Шайтанских заводов в Казань отправить к губернатору. От заводов до Оханска — на барке, дальше с караулом по Казанскому тракту…

Неждана словно споткнулась, замолчала.

— И что? — подтолкнул ее Осташа.

— Я не знаю, что было… Но на этот сплав батюшка только на полпути нанялся — от Ревды до Кумыша. Дальше молодой Гилёв барку повел — ну, Алферка… Никогда раньше батюшка сплава на половине пути не оставлял. А на его барке мы с матушкой плыли. Мы весной в Ревду ездили поклониться Невьянской богородице… Нашу-то домашнюю каплицу батюшка после прошлогоднего сплава замкнул и доступа никому не давал. Как жить-то без причащенья на Пасху?.. Вот мы ездили, а обратно — на батюшкиной барке. И в Ревде на пристани я от тамошних баб узнала, что Конон капитану Бергу, который Сашку Гусева охранял, посоветовал Сашку на батюшкиной барке отправить. Поначалу Сашку и поместили в батюшкину казенку. А потом Калистрат Крицын упросил Берга Сашку от батюшки убрать. Я сама видела, как солдаты Сашку расковали и вывели… И еще видела, что батюшка незаметно Сашке ключ сунул…