Дверь снова закрылась. Витька стоял все так же. Потом дверь открылась, и Колесников спросил:

— Ты мое-то из холодильника не убирал?

Витька молчал.

— Ну ладно, все тогда, — сказал Колесников. — К Будкину иди.

Дверь закрылась окончательно.

Витька еще постоял, раздавленный словами Колесникова, да и всем случившимся. Он совершенно потерялся и даже немного обалдел. Как это у Колесникова получается, что все по своему желанию делают то, чего им и делать-то противно?

Витька развернулся и поплелся вниз по лестнице, стуча батоном по прутьям перил.

У Будкина Витька просидел, наверное, целый час. Они сыграли в шахматы, пообедали, снова сыграли в шахматы и совсем прокисли. По телику опять играл оркестр, да Витьке и не хотелось ничего смотреть. Мысли у него шатались, как пьяные, то и дело натыкаясь на воспоминания о Леночке. Что она сейчас делает с Колесниковым? Витькина фантазия рисовала самые жгучие картины, до боли реальные оттого, что фон для них Витьке был прекрасно знаком — его собственная квартира. Витька совсем извелся. Надо было чем-то загасить Разгоревшееся воображение, остудить душу.

— Пойдем в баню подсматривать? — наконец предложил Будкину Витька. Только это, пожалуй, и компенсировало бы ему Леночку. Ну, может, еще Веткина из восьмого «бэ» — только разве повторить ту новогоднюю ночь?..

Робкий Будкин долго мялся, но Витька его уломал. Они оделись и вышли из дома. На улице уже стояли сумерки. Витька и Будкин не спеша пошагали к бане.

По дороге Витька заглянул на злосчастную стройку, где вчера — жаль, не по-настоящему — утопил Колесникова, и притащил длинную крепкую палку. Потом у школы они свернули на задний двор. Там стоял сарай с макулатурой и инвентарем для субботников и громоздились кучи металлолома. Витька направился к куче своего класса и принялся с грохотом и скрежетом выволакивать оттуда железную бочку.

— Давай лучше у «бэшников» возьмем, — остановил его Будкин.

Они выкатили точно такую же бочку из кучи восьмого «бэ», насадили ее на палку и понесли.

— Хорошо в Америке, у них порнографию показывают... — думая все о том же, в сердцах сказал Витька. — А у нас если зашубят, так вообще убьют...

Будкин не ответил. Витька все думал, думал и разозлился.

— Интересно, Витус, — вдруг сказал Будкин, — а вот при коммунизме как будет: тоже нельзя на голых смотреть?

— При коммунизме психология будет другая, — злобно ответил Витька. — Тебе и самому не захочется.

Будкин тоже задумался.

Они дошли до бани и направились к крылу, в котором находилось женское отделение. Окна его светились в сгустившемся мраке. Под ними у стены проходила узкая тропинка. Витька и Будкин, осмотревшись, поставили там бочку и, помогая друг другу, вскарабкались наверх.

Сквозь стекло доносился шум и банные вздохи. Стекло было закрашено синей краской, но в краске кто-то процарапал небольшое окошечко. Витька позволил Будкину смотреть первым. Будкин прилип к стеклу и надолго замолчал.

— Оба!.. — вдруг испуганно зашептал он. — Комарова!..

— Пусти позырить... — страдая, засуетился Витька.

Они завозились, меняясь местами, качая бочку и цепляясь за жестяной карниз. Наконец Витька приник к окошечку, ожидая, что сейчас перед ним распахнется мир, полный захватывающих тайн. Но за потным стеклом клубился пар, двигались какие-то неясные тени, и Витька ничего не понял.

И тут все окно вдруг вздрогнуло.

С тихим воем Будкин улетел вниз. Витька остолбенел.

Окно неожиданно открылось. Прямо на Витьку в клубах пара вылезло чье-то лицо — овальное, большое, красное, с длинными, тонкими, черными от воды волосами, прилипшими ко лбу и щекам.

— Служкин!.. — потрясенно сказала женщина.

Витька отпрянул.

Из оконного проема вылетела рука и отвесила ему пощечину.

Витька не успел осознать, что делает.

— Гаденыш! — сказала женщина, и тут Витька плюнул ей в лицо.

Обрушив бочку, он слетел вслед за Будкиным. Вдвоем они бросились бежать. Они бежали минут пять, пока не заскочили в какой-то подъезд.

— Узнала?.. — содрогаясь от удушья, спросил Будкин. — Кто это?..

— Дура какая-то... — ответил Витька.

Он только сейчас понял, что за женщина открыла окно.

Окно открыла Чекушка.

Окончательно сломленный жизнью, Витька проводил Будкина и побрел домой. Взвинченность у Витьки сменилась глухим, тоскливым страхом. Витьке от отчаяния хотелось взять пистолет, пойти и застрелить Чекушку, а заодно и Колесникова, и Леночку Анфимову, да и многих других. Пусть потом его лучше судят за убийство, чем за то, что было на самом деле, — стыдное, трусливое, глупое. «Хоть бы ядерная война началась...» — тоскливо думал Витька. Бомба — трах! — и никаких проблем. Ни за что не надо отвечать. Чистая Земля. И пусть не станет его самого — никто ведь не заплачет. И плакать-то некому будет. Себя Витьке было не жалко. Правильно Лена Анфимова сказала про него — чухан. Так и надо. Но и остальным гибель тоже поделом будет. За что они все на Витьку напали? Ненавистью своею, или равнодушием, или даже своими удовольствиями, своим покоем за его счет, — чего они все его мучают?