Бронштейн приготовил чай, разлил его по стаканам в мельхиоровых подстаканниках. Достал коробку рот-фронтовских конфет. Кстати, к «решающей встрече» все было основательно подготовлено: холодильник «ЗИЛ» ломился от снеди.

— Я вам нужен во время беседы? — спросил Бронштейн.

— Посмотрим, как она пойдет, — ответил гость неопределенно.

Конечно, участие Бронштейна в переговорах ограничивалось только консультированием участников по температурным режимам северных морей и течениям… Основную роль он уже сыграл: свел Скоглунда и покупателей секретов.

Скоглунд опаздывал. В ожидании опоздавшего, как это обычно бывает, завязался непринужденный разговор.

— …Нет такой естественной и точной науки, которая бы могла рассчитать и предсказать все явления природы. Может быть, я и «еретик», но даже прогнозы погоды ставят под сомнение уверенность в познаваемости мира! — к своим пятидесяти годам Бронштейн стал пессимистом.

— Да вы скептик. Что ж, здоровый скептицизм для ученого нормален, но не пессимизм! — возражал Лукьянченко.

— А я не пессимист. Непредсказуемым и непознаваемым кажется мне не какой-то там мистический «фатум», «рок» или «провидение», а природа. Величайшее проявление материи во всем ее совершенстве! Четверть века я изучаю океан, достаточно много о нем знаю. Вы знаете, что древние философы делили окружающий мир на ignoramus и ignorabimus? To есть, на мир, который может быть познан человеческим интеллектом и ту часть природы, несравненно большую по объему, которая не может быть познана никогда. Я отдал океанам уже половину жизни и могу с уверенностью сказать, что я о нем почти ничего не знаю.

— Ну, вы Сократа цитируете, Самуил Моисеевич. Пусть мы природу и не познали, но того, что «знаем», вполне хватает на создание хорошо работающих гипотез, отлично применяемых на практике. Позвольте вам напомнить, уважаемый коллега, что в средние века наши предки подразделяли окружающую действительность на мир, постигаемый разумом, так называемый mundus intellegibilis, и мир, воспринимаемый чувствами — mundus sensibilis. Причем, чувства иногда дают фору всем суперэлектронным приборам. Позвольте вас спросить, коллега, откуда две тысячи лет тому назад индусы знали строение атомного ядра, не имея под рукой даже увеличительного стекла? Надеюсь, вы не верите, что им обо всем этом рассказали инопланетяне.

Звонок в дверь оборвал Лукьянченко на полуслове. Скоглунд опоздал минут на сорок. Но Бронштейн даже слегка расстроился, что Кнут не пошлялся еще часок: новый знакомый оказался на редкость интересным собеседником. Представив своих гостей друг другу, Бронштейн отправился на кухню.

С появлением Скоглунда атмосфера в доме сразу стала напряженной. В начале разговора Лукьянченко предложил сразу перейти к делу и рассказать об основных параметрах «Посейдона».

Лукьянченко и Скоглунд сели за стол, и русский специалист сразу перешел в атаку.

— Господин Скоглунд, на прошлой встрече с представителями компетентных органов СССР вы решили, как бы помягче выразиться, немножко пошутить. Мы считаем, что эта шутка была крайне неудачной. Откровенно говоря, вы посеяли в нас серьезные сомнения в искренности ваших намерений. Не скрою, ваше предложение заинтересовало нас, но вы почему-то решили начать непонятную игру — показали чертежи, не относящиеся к «Посейдону». Как это понимать? А что сегодня вы приготовили для меня? Может быть, схему усовершенствованной ветряной мельницы?

— Я…я…. хотел убедиться, что разговариваю со специалистом, который может по достоинству оценить мое изобретение… Я сделал несколько открытий, получил несколько патентов, мне есть чем гордиться. А здесь…

— Хорошо, хорошо. Так дайте нам возможность оценить ваш талант. Сумма, запрашиваемая вами, не валяется на дороге. У нас плановое хозяйство, все деньги распределяются заранее. Чтобы заплатить вам, мы должны отказаться от чего-то, не менее важного для нашего народного хозяйства.

— Если такая огромная, невероятно богатая страна не может найти 500,000 долларов за стоящую вещь… — Кнут пожал плечами. — Может быть, я зря приехал?

— Это будет зависеть от того, удастся ли нам понять друг друга. Вы нам предлагаете приобрести последнее слово науки и техники. Мы готовы, но сначала покажите нам это чудо, хотя бы в чертежах.

— Хорошо. Вы меня убедили. Извините за… — он замялся.

— Полноте, давайте забудем об этом.

Русский «прижал» Кнута к стене. Тот быстро понял, что перед ним — настоящий профессионал. Русский засыпал его вопросами об уязвимых местах системы. Лоб Кнута покрылся прозрачным бисером пота.

— Вы понимаете, что искренность и серьезность ваших намерений мы будем определять по точности ответов на интересующие нас вопросы? — Лукьянченко был вежлив, но тверд.

— Разумеется, — примирительно произнес Скоглунд.

— Насколько нам известно, аналогичная английская система имеет кодовое название «Краб». Как могло случиться, что вы проморгали момент, когда «Краб», образно говоря, оттяпал клешней уши вашему «богу морей и океанов»?

Было заметно, что слова Лукьянченко больно задели Скоглунда. Он опустил голову, непроизвольно сжал кулаки и, глядя исподлобья, стал медленно чеканить фразы, которые он обдумал еще дома: