Перед Кантом стояли две проблемы. Во-первых, Бог — дело церковное. И надо церковного Бога заменить философским. Отсюда и появится знаменитая работа «Религия в пределах чистого разума». Не триединый Бог — источник нравственного закона в людях, а совсем другой. Просто Бог. Бог разумения сущности чувственного (по Л. Фейербаху) бытия. Во-вторых, у Канта рационально доказывается необходимость религии, а не бога как такового, бытие которого доказывается не логикой понятий, суждений и умозаключений, а простым наличием в нас чувствуемых нашим «мое» моральных норм, из чего мы и предполагаем наличие Бога, как возможного источника морали, ибо ничего другого в мире не находим. Смех да и только. Но зато как умно! Знает человек или нет, его «мое» чувствует, что оно существо нравственное. Это не нуждается в особом доказательстве, ибо каждый день доказывается по тысячу раз, когда мы из-за обиды совершаем бесполезное или даже вредное дело, когда ради чести идем к барьеру, когда из-за страха прослыть трусом, рискуем жизнью или когда ради свободы, умираем. Везде нечто неосязаемое и неуловимое распоряжается через нас нашей судьбой, нашим здоровьем, нашим благополучием, нашей жизнью и смертью. Бог, сила трансцендентная, сидит в нас в форме категорического нравственного императива, т. е. морального закона. Так думал этот беспокойный старик Кант, и над ним будут смеяться долго, ибо он почему-то решил, что категорический императив обязательно должен быть гуманистическим (добрым). Эту же ошибку совершил и Маркс, когда почему-то наивно думал, что коммунизм может быть только добрым и гуманным. Но и над Сатаной будут смеяться не менее долго, потому что он думает, что этот императив должен быть обязательно дьявольским (злым). А люди решили: когда как. И это уже не просто смешно, а до коликов в сердце…

Мифы тюркоязычных народов просматриваются лишь с исторически недавнего времени: с VI века нашей эры. Картина мира в общих чертах почти традиционная: как у большинства народов. Под «голубым небом» находится «бурая земля», ограниченная с четырех сторон и населенная «сынами человеческими», похожими на тюрков. Было время, когда небо и земля находились «в расстройстве», а люди «сбились с пути». Это время Хаоса прекратилось по милости Неба. Натуралистическая мифология VI века к X веку трансформировалась в религиозную мифологию. Чета Тенгри и Умай пришла на смену Небу и Земле, как, например, в древнегреческой мифологии Гея и Уран пришли на смену Земле и Небу. Сходство и различия видны невооруженным глазом. Греческая религиозная мифология формировалась при наличии сильных матриархальных пережитков, у тюрков явно выраженная патриархальная система отношений. В генетической иерархии на одну ступень ниже Тенгри и Умай находится божество Йер-су, видимо, отпрыск Неба и Земли. Его появление активизирует одну значительную тему — наказание согрешивших против воли Неба и Земли. Объяснение темы наказания, весьма активно эксплуатируемую не только в тюркских мифах, появлением государства — машины управления методами насилия, явно недостаточно. Вероятно, есть более глубокие корни. На наш взгляд, эта тема связана с поиском общества механизмов подавления в человеке зоологических механизмов жизнедеятельности, мешающих нормальному функционированию социальных норм. Структурирование космоса (упорядоченного мира) завершает появление бога нижнего мира — Эрклига. В некоторых мифах крайние этажи разделены еще на три сферы, между которыми находится земная. Появление ясно выраженных вертикальных полюсов — верхнего и нижнего миров со средним опосредующим звеном — стало схемой, по которой выстраивается и горизонтальный мир. Все существующее имеет своего духа, доброго или злого. Их разводят или примиряют различные герои и божества. Отношение между людьми и духами тоже имеет своего посредника — шамана. Перекрещение вертикали и горизонтали дает «крест», посредине которого находится сила (герой или шаман), вращающая крест, превращая его в солярный круг. Из креста рождается круг, колесо.

Мифы о происхождении тюрков во всех версиях прямо или косвенно связаны с животными, чаще с волками. Утверждение, что это связано с тотемистическим (предшествующим) мировоззрением объясняет лишь теоретические корни этих представлений, которыми, разумеется, дело не ограничивается. Необходимо выяснить также социальные, психологические и другие корни. Генеалогическое родство с животными как скрытый запрет на инцест и скотоложство тоже не все проясняет. Долгая история человечества к этому времени (к VI веку) уже накопила достаточно средств культурного запрета браков между близкими родственниками и запрета на скотоложство.

Мифы тюркоязычных народов, как и мифы народов мира, объясняют происхождение и оправдывают, хранят и предписывают культурные нормы человеческого общежития {141} .

Тема соотношения Хаоса и Космоса, как соотношение беспорядочного и порядка, восходит у большинства народов к эпохе формирования мифологического сознания. Это соответствует временам распада родоплеменных отношений, формирования классовых обществ, возникновения народностей и государства. «Космос» есть та часть мироздания, которая структурирована и подчинена законам. В отличие от аморфного Хаоса Космос есть начало эстетическое, этическое, системное. Мифологическое сознание в историческом аспекте означает начало осознания человечеством порядка, который противопоставлялся тому, что было раньше. Диалектика взаимоотношения Хаоса и Космоса отражает в теоретической форме те реальные социальные процессы, которые происходили в истории данного народа.

В пещере Шульган-таш, где, по версии некоторых ученых, находилось древнее святилище более 14 тысяч лет назад, нашли изображение лошади, над ним трапециевидный знак с ушками, над которым еще одно изображение лошади. Нам трудно сказать, что думал художник. Почему фигуры расположены не горизонтально, а строго вертикально? Некоторые авторы считают, что «здесь явно присутствует идея зеркальной связи верха и низа» {142} , а также представление о трехчленной организации мира. Такое допущение правомерно, если вспомнить, что вертикальное строение мира и его трехуровневый характер — единственная и обычная картина мира во всех мифах тюркоязычных народов. Если это допущение правильно, если действительно изображение относится к тем далеким временам, дальнейшая трактовка рисунка приобретает осмысленный и системный характер. Знак между лошадьми — это, вероятно, земной мир, расположенный между двумя божествами. То, что божество небесное и божество подземное — родные братья, в мифах встречается, как и мысль о происхождении или сотворении людей этими богами. Среди рисунков можно увидеть и изображение маленького антропоморфного создания, расположенного под лошадью. Понятно, что такая реконструкция с опорой на известные более поздние письменные источники, например, «Урал-батыр» и «Акбузат», несколько проблематична. Но в башкирском фольклоре существует множество преданий, легенд, связанных с пещерой Шульган-Таш. Пещера Шульган-Таш носит имя Шульгена — хозяина подземного и подводного мира, одного из главных персонажей древнейших сказаний Южного Урала — «Урал-батыр» и «Акбузат». Возможно, с пещерой можно связывать и родник Живой воды из эпоса «Урал-батыр». Живая вода, спрятанная от людей дивами и драконами — это подземная река, а озеро внутри пещеры — это озеро Шульгена, сама пещера — стойбище Акбузата. Крылатый конь Акбузат один из главных героев сказаний, легенд и преданий башкир. Выступая самостоятельным персонажем, другом, советчиком героя, даже божеством, он способен повелевать стихийными силами природы. В эпосе «Акбузат» он вышел к Хаубан-батыру из озера Шульген. Эпические варианты того или иного сюжета и персонажа имеют множество других версий, что свидетельствует о долгой дописьменной истории этих мифов. С другой стороны, у разных тюркоязычных народов различия в аналогичных мифах объяснимы их конкретно-исторической судьбой, а также влиянием соседей. Например, мифология башкир, перетерпевшая трансформации под влиянием мусульманства, отличается от мифов чувашей, подвергавшихся христианизации с XVI века. В мифах саяно-алтайских тюркоязычных народов можно увидеть влияние буддизма, ламаизма и христианства.

Близость мифологии башкир и их ближайших соседей: обских угров, мари и чувашей доказывает, что мифология народов Урала, Поволжья и Сибири формировалась на общей основе. Более тщательное исследование показывает наличие в них зароастрийских и индоиранских мотивов. Не отбрасывая тему поиска начального источника, мы считаем, что мозаичность составляющих мифов тюркоязычных народов объясняется также наличием между этими народами более тесных контактов, чем это представляет историческая наука. Особенно в пограничных областях бытовая и культурная диффузия была, вероятно, достаточно интенсивной. Заимствования не воспринимались чем-то инородным и естественным образом гармонировали друг с другом. В исторической науке существует прочный предрассудок, что ассимиляция культур осуществляется главным образом в результате завоеваний. Причем духовная культура победителей побеждает культуру побежденных. Во-первых, можно найти и обратные примеры, когда победители усваивали культуру побежденных народов. Во-вторых, диффузия духовных компонентов жизни более эффективно осуществляется не с помощью войн, а мирной жизни: обмена и торговли, бытовых контактов, смешанных браков (в том числе в форме похищения невест и женихов).

Влияние эпоса «Урал-батыр» можно найти не только в башкирском фольклоре, где множество сказок и песен, представляющих собой вариации на различные темы данного эпоса, но и в фольклоре других тюркоязычных народов. «Большинство авторов сходится во мнении, что сюжет эпоса является исходным для остальных эпических произведений и основывается на ряде мифов» {143} .

История духовной культуры народов не представляет собой однообразно восходящую по времени линию. Если применить системный анализ, можно найти и линии обратной связи. Более поздние творения оказывают обратное влияние на свои источники, трансформируют их порой до неузнаваемости. Вычленить в таком случае то, что было в основе, становится чрезвычайно трудно. Простой анализ текстов тут явно недостаточен, необходим более глубокий анализ и духовной, и материальной культуры народов на векторе их исторического развития.

Мифология башкир не сохранилась как какой-то систематизированный и завершенный письменный источник. Мы на сегодня имеем лишь более или менее хорошо сохранившиеся фрагменты. Дополнительные сведения можно почерпнуть, анализируя фольклор, обряды, различную бытовую символику, характер архитектуры, одежды, национальной кухни, другие элементы хозяйства. Хотя за внешними обрядовыми проявлениями сейчас трудно угадать смысловое значение доисламских пережитков, так как за шесть — семь столетий ислама оно приобрело иные оттенки. Мы можем только догадываться, какие мифологические представления иллюстрировали эти обряды. Ни семиотика, ни герменевтика, ни системно-структурный, ни другие логические и исторические методы не позволяют достоверно восстановить исходные представления. Поэтому бережное отношение к любым архивным и музейным материалам — проблема национальной и общечеловеческой важности. Сохранить все, что еще не успело уничтожить время, — задача первостепенной важности для духовной реабилитации народа.