В конце концов, вволю настонавшись и находившись, Алексиевский упал на кровать. Я молча наблюдал за ним, но через минуту не выдержал:

— Мсье, вам придется лечь на пол. У хозяина этих апартаментов была очень трудная ночь, и он изъявляет желание погрузиться в объятия Морфея. Кроме того, за вчерашнюю шуточку с милиционерами вы заслуживаете того, чтобы спать на гвоздях.

Д. Раконов то ли хохотнул, то ли всхлипнул:

— Но все же хорошо закончилось! И весело… А я лично изъявляю желание погрузиться в объятие не Морфея, а морфия. Но, к сожалению, к наркотикам отношусь крайне отрицательно…

— Алкоголь, молодой человек, тоже наркотик.

— Детские игрушки, — фыркнул Алексиевский. — Вот сегодня ночью я видел игрища совершенно иного сорта. Есть еще, черт его возьми, — в прямом и переносном смысле — у нас порох в пороховницах. И еще кое-что.

— Последствия этих игр я уже видел.

— Ерунда. — Алексиевский закинул руки за голову. — У меня есть материал, достойный даже столичной печати… Думаешь, из-за чего я, болезный, к тебе притащился? От нечего делать? А фигушки! Я еще дома не был со вчера, поскольку несу бремя тяжелых впечатлений этой странной ночи.

— Слушай, Алексиевский, если ты хочешь поймать меня на световую удочку гременецких эффектов, то — черта с два… Эти вспышки весь город видел, и я думаю, что сегодня все выяснится. Может, разве уфологи немного попрессингуют. Но уфологам — уфологово, а ноологам — ноологово…

— Ноо… Что?.. Роман, не сбивай меня с толку. Я уже и так сбит, смят, погружен и раздавлен. И даже убежан… Эффекты… Вспышки… Ну-ну… Кстати, Волк, все, что происходило вчера, нисколько не напоминает того, что было раньше. Ведь это именно я для «Любопытки» тот материал готовил!.. Но они, плагики сволочные!.. Спокойно, Сережа, спокойно, оставим эту тему.

И Алексиевский обеими ладонями начал растирать свое еще довольно-таки пьяное лицо.

Но тема меня заинтересовала:

— Слушай, Михалыч, а что это оно значит: «Не напоминает того, что было раньше»?

Алексиевский добыл из своих бесформенных штанов пачку «Примы»:

— Только то, что я сказал. Понимаешь, Роман, в прошлый раз все эти лучи погуляли, погуляли по небу, да и пропали. Ну, разве что не просто чтобы как, а эффектно. Типа блеклого фейерверка или задувания свечек в глобальном масштабе. Вчера было интереснее.

— Я видел…

— Что же ты видел, генацвале?

— Все, — и я обескровленными от недосыпа красками описал вид сфероидов, лопающихся в гременецком небе.

Алексиевский улыбнулся, выщелкнув изо рта свои, пожелтевшие от никотина зубы:

— Роман, все это — дела давно минувших дней. Дела дней только что прошедших — немного иные.

— Ну-ну, — я сел прямо на стол.

— Так вот. Вчера я немного задержался на Юнаках с несколькими распущенными, но довольно приятными и умными девочками. Кстати, к Олегу я вчера так и не попал. Да и сам понимаешь — праздник. Какого черта его человеку портить? Но не бери дурного в голову, потому что сегодня я беру «интервьюма» у Мороза, директора Юнакского рынка. А этот Мороз считается человеком Паламаренка. Итак, предлагаю нам, бывалым героям, пойти в обход, как про это поется в популярной мультяшной песенке. Пойдешь со мной в этот самый обход, чтобы прощупать дело на дальних подступах?

— Пойду, пойду, — вздохнул я, думая о том, что женщины таки погубят Алексиевского. Ведь, честно говоря, у меня были надежды на то, что он что-нибудь да выяснит про «Луч», пока я занимаюсь посторонними делами. Но, оказывается, мной было сделано даже больше, чем знаменитейшим Д. Раконовым. Ну и напарничек!

— Алексиевский, ты хотел рассказать мне что-то про гременецкие летающие тарелки, — остановил я его и вдруг вспомнил, что Юрку Гемоновича, водителя Евгения Мороза, который был человеком Паламаренка, я видел вчера в близком контакте с Григорием Мельниченком, человеком, поддерживающим Ивана Пригожу… Но развить эту тему мне не дал скрипучий голос Алексиевского, который в этой жизни поддерживал лишь существа женского пола. За разные интересные места.

— Да, да, — сразу проникся темой бывший редактор «Свободы Плюс». — Итак, раньше это были просто лучи. Никаких шаров тогда не было даже «на шару». Тем более не было такого, чтобы они лопались. Но самое интересное произошло в конце… Когда над Юнаками небо в последний раз вспыхнуло и повыбивало все электричество, я находился в Юнакском парке с одной… м-м-м… с одной ведьмочкой.

Алексиевский замялся и вдруг коротко хохотнул:

— Так вот. Когда стало темно, в парке появился какой-то огненный туман. Нет. Ошибаюсь. Не туман, а какое-то слабосветящееся мерцание. Снова не так. Не мерцание, а какая-то дымка, которая ползла по траве, обвивала листву, ветви и чуть-чуть, действительно, светилась. В общем, возникало такое ощущение, что вся земля пропиталась невидимым до сих пор светом. И вот он, этот свет, под влиянием чего-то там начал испаряться… Ты же знаешь, Роман, я не из пугливых, но тогда и мне стало немного жутковато… Моя ведьмочка тоже притихла. Но ты ведь знаешь современную молодежь — ей все «фиолетово». Самые серьезные вещи в миг с ног на голову поставят. Впрочем, этим они мне и нравятся. Я сам такой. Так вот, значит, ведьмочка моя и говорит: «Он приближается!..» И так, знаешь, с подвыванием говорит. И руку мою крепко-крепко сжала. Так крепко, что вот — синяки остались.

Алексиевский поднял левую руку вверх и повертел ею в воздухе. На его запястье действительно было видно три тусклых пятна. То ли грязь, то ли…

— Ну, я ее, конечно, прижал к себе, говорю: «Ну что ты, голубка!.. Что ты, чувиха моя ненаглядная!.. Это — обычные оптические эффекты». И вкрутил: «Понимаешь, явление сольватации происходит путем диполь-дипольных связей…» Ну и еще что-то такое нес. Не из той оперы, конечно.

Алексиевский пожал плечами, затягиваясь (даже зашипела!) сигаретой.