Ему же этого времени хватило, чтобы оказаться у них за спинами. Свистнули в его руках мечи. Полыхнуло холодом голубое сияние…

– Долго еще не переведутся дураки на белом свете, – с досадой проворчал Стас. – Бывает, что и один в лесу воин. Сами виноваты. Только дерево понапрасну сгубили, немощь белая!

Зацепил вершинку арканом. Конь налег грудью, уперся ногами, стягивая лесину с дороги.

– Молодчина! Люди спасибо скажут, – похвалил он коня, поглаживая жеребца по дугой выгнутой шее, чтобы успокоить. – Дымком попахивает, жилье близко. Разбойнички далеко от жилья не уходят. Кормиться чем-то надо. И тебе тоже… Может, в хорошие руки пристрою? Не оставлять же тебя в лесу?

Лес между тем редел.

Вблизи опушки «увидел» приземистую избушку. Срубленная неизвестно когда из матерых стволов, она от старости уже вросла в землю. Из-под крыши, крытой дерном, и из всех щелей к небу поднимался дым. Перед домом в десятке шагов неуклюжая уродина, вырубленная из огромного бревна. Похоже, скульптор пытался изваять Рода или родственное ему божество. Не его вина, что получился тихий ужас. Бог на то и бог, чтобы вселять в людские души благоговейный страх. Поэтому совсем не обязательно лепить из него красавца. Если так, тогда автора трудно обвинить в отсутствии творческой оригинальности. И мысли, если быть точным. И справедливым.

За избой чернеют на фоне густой лесной растительности грядки.

Немного дальше, в углу крохотного огорода, притулилась сараюшка, сплетенная из хвороста. В старых русских деревнях до сих пор можно встретить изгороди или прясла, изготовленные подобным способом. В некоторых местах стены сараюшки торопливой рукой были вымазаны глиной. Все немудреное хозяйство окружено изгородью в две жердины.

В воротах стоял невысокий крепенький дедок. Обветренное до черноты лицо деда украшала пегая реденькая бороденка, опускающаяся почти до пояса. Такие же пегие волосы были стянуты сыромятным ремешком. Руки опираются, да нет, не опираются, возлежат на посохе, украшенном уменьшенной копией страхолюдного божества. И вышла эта красота из-под руки того же мастера, о чем свидетельствовала их похожесть.

Слезящиеся глазки поглядывают из-под кустистых бровей умно и живо.

Волхв, хоть к доктору не ходи. Кому же еще в этой глуши обитать? К тому же отшельник. Нашего-то волхва к цивилизации, в политику потянуло. Духовные ценности не смогли до краев заполнить его необъятную душу.

– Угадал, Волк! – сварливым голоском встретил его старик. – Отшельник и есть.

– Здрав будь, дед! Приютишь на ночь? – Стаса не удивила столь необычная встреча.

– От здоровья не откажусь. Оно мне к самой поре бы пришлось. Дряхлею… Ты с лошадки-то спустись, спустись. Тяжеленек ты для нее стал. Вот уж кому здоровья желать – только изгаляться, Волк.

– Почему Волком кличешь? – Стас вышагнул из седла, бросив повод на конскую шею.

– Кто же ты, как не Волк? Может, думаешь, что солживил? Так я тебя еще вчера увидел, а стая твоя следом идет. К утру как раз здесь будет. А поторопятся, так и того раньше. Может, и к каше поспеют.

– На двух или на четырех ногах? – усмехнулся Стас, с любопытством всматриваясь в лицо деда.

Дедок ему понравился.

– А и те, и другие на четырех… – смехом ответил ему старик. Кивнул в сторону деревянной кадушки. – Ополоснись с дороги, да и проходи в мою берлогу.

Смотрел, как плещется гость и понимающе кивал головой.

– Гли-ко, как устроилось. Вроде, как бы глаз нет, и вроде, как бы есть. Так оно и понятно. Огонь взял, огонь дал. Огонь и вернет, но с огнем и потеряешь. Если Роду угодно будет.

Бормочет сивобородый не разбери что.

– Сам-то понял, что сказал?

– А мне на что? Плету, что на язык падет. Кому надо, тот разберет, – кольнул мутными глазками, улыбнулся сквозь сивую бороденку, обнажив на удивление крепкие зубы.

– Зовут-то тебя как? – Стас улыбнулся в ответ. Дед ему понравился.

– Рукатерник на углу висит. Оборотись. А имя что? Звук, и только. Вылетело, и все. Нет его, – с той же улыбкой ответил дед и кивнул в сторону истукана. – Ему нужней, чтобы я его помнил. Не забыл, как его зовут.

– Оригинальный ты товарищ, однако.

– Какой есть. А звать? Не забудешь коли, так кличь Почаем. Помнится, прежде так звали. А может, и не так, разве упомнишь все? Сколько зим с той поры минуло.

Толкнул рукой низкую дверь. На улицу вырвались клубы дыма.

– Кровь стынет. Старею, должно быть. Вот и топлю. Сейчас протянет.

– Трубу выведи…

– А на что мне она, труба? Труба – ведьмина дорога. На кой они мне, ведьмы? Им только волю дай. Распознают, спасу не будет. А я и в молодости не охоч был до этого семени. Теперь же и на дух не надо. Заходи ужо. Что на дороге стоять?

– Так ты что, с ведьмами соседствуешь? – Стас старался сохранить серьезный вид, чтобы не обидеть старика невольной улыбкой.

– У-у-у! Тьмы этого добра! По ночам так и летают, так и снуют туда-сюда, туда-сюда по-над избой. Известно, одичали без мужеского полу. Ну, бывает, появится когда-никогда леший или иная какая образина. Так от них какой резон? Ведьма, она с какой стороны на нее не погляди, а все равно баба. И обличьем, и другими разными нужными местами. А бабе от мужика только одно и надо. Срам один…