— Прошу простить, что я внедрился в телевизор, — раздался голос САМОГО. Басовый шелест донес до зала нежданную застенчивость. Ряды расслабились от грозового напряжения и вперились в экраны, повернутые к ним. — Не для урока поучательства внедрился. Верховным сферам духа, присутствующим в Солнечной системе, чужды земные наставленья. Вам присуще уповать на САМОГО. Чуть что — вы душами и помыслом ко мне: спаси, наставь, уйми. Вы обращаетесь ко мне, как к близким и друзьям. Земной привычный ход. Я вездесущ, но всеответность и всеответственность прискорбна для сана моего. Я вам не нянька, не слуга, не адъютант, не мальчик для битья и для укоров. Усматривать в божественных созданиях, пророках и вождях марионеточные существа, несущие вину и наказание за вас, — простите, это ль не постыдство? Изначально дана свобода воли любому существу, тогда зачем же упованье на других, на множество, на САМОГО? ОН отступился, ОН безразличен к горю, произволу и убийству. ОН не желает нам помочь. Нашли виновника. Виновника из бога — экий поворот сознания и чувства?! Расчет на подконтрольность САМОГО — МЕНЯ он огорчает. А где же ваш самоконтроль? Идея среди вас возникла, она вам помогла, что мир людской двуслоен: витовцы, мортисты. Во времена разломов, что постигают общества, как кара за тяжкие грехи, — прямолинейность таких делений возникает… Они — лишь отражение болезни. В обычной мерной жизни каждый человек в подобном смысле двуначален: сегодня витовец, поскольку добр и трезв, и нравствен, а завтра он мортист, поскольку впал во зло и хаос хмеля, и каверзы эгоцентризма. Не счесть число загубленных судеб в эпохи ровных процветаний семьи, не принужденной государством к действиям во имя его заветных целей. Порочно время войн, но и случается куда порочней время мира. Какие мерзости творите с оглядкой на прощенье САМОГО. Простит, очистит. Но сколько можно вам прощать? И сколько можно право на очищенье получать, ничем не заслужив его? Устроились укромно и легко, чревопоклонники, прелюбодеи. Вам только б страсти красть у тех, кто создан не для вас. Вам только б принуждать друг друга в семье, в труде, на службе, в армии иль в храме. Вам только бы изображать невинную беспомощность. Не вы умеете, не вам дано вершить высокие дела и справедливость. САМ терпелив, но может покарать. ОН думать начинает: «Чего же ради МОЯ отцовская терпимость?» Бессмысленность заставит покарать. Я с вами расстаюсь. Не правда ли — встревожил совесть, внушил надежду и в топку разума подбросил угольку?

Истаяли и точки, и зигзаги, творившие портреты САМОГО. И голубая глубина сошлась в зрачок экранный, похожий на каплю возбужденной ртути, и отлетела.

Все, покидая зал, молчали, убеждены, что не было души, к которой не обратился ЕГО дух.

Курнопай был недоволен своим недовольством. Пока он принимал ход событий, его отношение к происходящему сопровождалось внутренними осложнениями. Неизменно с чем-то он не соглашался. Болт Бух Грей назначил Ковылко президентом смолоцианистого комбината и предписал ему без промедления заняться наладкой производства. Хотя то и другое соответствовало настроению Ковылко, Курнопай попытался убедить отца не ввязываться в административную деятельность: ни опыта, ни образования. Что-то раздражало, угнетало или бесило его. Возвращение к давним вероисповеданиям при сохранении сексрелигии не устраивало Курнопая. Слишком ненадежна духовная свобода, покуда существует ловушка для физического и нравственного насилия — сексрелигия. Фэйхоа пыталась доказать Курнопаю, что индивидуалистические причины, положенные в основу политики генофондизма, в конце концов выстроятся,подобно учению о регулировании рождаемости, все еще запретному в пределах Самии; большинство стран этим регулированием обеспечивает себе процветание и уже забывает о голоде; именно они вызывают войны, эпидемии, массовые стрессы, моральные неравновесия, приводящие к смертоубийствам меж обездоленными и сытыми…

Но Курнопай сомневался в этом. Благие намерения, тем более народную необходимость, трудно примирить с практикой потребностей державных лиц, сводящих управление государством и регулирование рождаемости к накопительскому, комфортному, чувственному хищничеству, а также к ограблению свободы воли отдельной личности и общества в целом.

Курнопай был недоволен своим недовольством. Чего-то не умел постичь средствами рассудка. Каска отреклась от Ковылко и от него, выдвинув три дополнительных требования, переданных через юриста штамповочного завода: Ковылко дает ей развод, он и Курнопай не встречаются с ее сыновьями-генофондистами; пригожая Фэйхоа, в покоях которой поселился Курнопай, должна вместе с ним перебраться из дворца в город, на их место, по настоянию Болт Бух Грея, переберется она с детьми.

А был он недоволен своим недовольством потому, что все-таки противоречия разрешились демократическим сдвигом, что его преобразовательское нетерпение — максималистское до прожектерства, что при рассудочном согласии с правилом постепенности,сформулированным Фэйхоа: «Вселенная, эволюционируя в условиях космических катастроф и перемен, мало-помалу склонила свои процессы к ровному ритму, выработав одно из правил гармонии, присущих всему и вся от бактерий до галактик, правило постепенности», — он тем не менее хотел бы пользоваться средствами ускорения, ведь применяют их почти повсеместно на «шарике» для форсирования счета памяти, дробления микроматерии, геологической добычи, оборачиваемости транспорта и для подхлестывания государственно-политических мероприятий. На это у Фэйхоа были справедливые доводы. Полезны ли они — счет, дробление, добыча, ускорение, форсирование, оборачивающиеся ограблением, неравенством, торопливостью, неестественностью, принудительностью? К чему привел расстрел атомов и поспешность, чтобы окончить войну с Японией, поражение которой было предрешено? К атомным взрывам. За ними последовало пандемическое размножение ядерного оружия, способного убить не только нашу планету, но и похоронить Вселенную, достигшую счастливой стабильности, которую она не может не воспринимать как идеальную, а с точки зрения религии, как райскую. Даже чистодушная доброта взгляда, чуждая гневу, открывается обвинительной мыслью, что в лице животного, получившего определение хомо сапиенс,вызрел самый страшный преступник Земли и, по всей вероятности, первый злодей Вселенной.

Она уж не говорит о размножении заводов, аппаратов, изводящих воздух (погибнем не от бомб, так от удушья), о подхлестывании истории, культуры, экономики — все это плодит гибриды, не дающие потомства или прискорбные уродства, как олигофрены, когда снаружи они нормальны, красивы, но скудны умом и чувствами. Постепенность, и только постепенность. Выдержка, не срывающаяся в нетерпение и тогда, когда безошибочно вычислишь, что ожидаемого тебе не дождаться. Ничего страшного. Человек постепенности совестится сводить свое существование к надеждам человечества, хотя, что и говорить, для большинства людей ожидание — категория личного желания. В истории есть неуклонность, но, увы, есть и неисполнимость. И что же остается при абсолютной неисполнимости надежд? Утешиться невозможностью, неразрешимостью. И осознать возможность, осуществимость ее с многомерностью счастливой для ожидающей души и для судьбы всего народа.

Рассудком принял постепенность Курнопай, и согласился с ожиданием не для себя, и не отверг терпимость, и к неуклонности, в которой заключена то скорбная необратимость, то исполнение желания, спокойнее отнесся, а чувством этому по-прежнему противился и потому-то был очень недоволен недовольством, прижившимся в его натуре с училищной поры. Моментами мечталось отворить в себе податливость, чтоб от сомнений уклоняться и выполнять покладисто все новшества эпохи Болт Бух Грея, не исключая обрядов посвятительства и тех реформ, какие втайне готовит властелин.

Строптивость — никуда от нее не деться. Болт Бух Грей надумал ознаменовать возврат к бракосочетаниям с женитьбы Курнопая на Фэйхоа. И сразу Курнопай заартачился. Нелепо. Болт Бух Грей устроит державную свадьбу любимцам САМОГО, любимцам продолжателя САМОГО и автократа Самии. Склонение к покорности обернулось сетованием: опять перевозвеличив пару, унизите бесславных, ничем не вознагражденное множество людей.

БОЛТ БУХ ГРЕЙ (сомкнулись ноздри от подозрения). Лукавит скромник — тут гордыня в глубине. Вам воздано, но мы вовсе не вознаградили святую Фэйхоа. Народ соскучился по торжествам и праздникам, и посему мы так азартно потанцуем на вашей свадьбе, что припечатку каблуков и звяканье подковок будет слышно сквозь шар земной.

И здесь бы согласиться, да норов, норов!..

И померкший Болт Бух Грей промолвил на выдохе, в котором замерло упорство:

— Ну, ладно… — и тотчас деловито повелел по-тихому сегодня обвенчаться, и отбыть на вертолете в счастливую лагуну, и дотоль не возвращаться, покуда Фэйхоа не понесет. А сам он, Болт Бух Грей, он будет вынужден, презрев усталость и заботы, устроить свадьбу с Кивой Авой Чел. Верховного жреца обязывает сан к безбрачию, но выручит универсальность власти. Чего-нибудь да стоит то, что он глава правительства и государства?