Суть подобных взаимоотношений обобщена Бахофеном:

Мать предшествует сыну. Женское — первично, в то время как мужская созидательность появляется лишь впоследствии в качестве вторичного явления. Вначале появляется женщина, а мужчина "рождается". Первичной исходной величиной является земля, основная материнская субстанция. Все видимые создания исходят из ее лона, и только впоследствии происходит разделение полов, только потом действительно появляется на свет мужская форма. Таким образом, мужское и женское не возникают одновременно; это — явления разного порядка... Женщина первична, мужчина — лишь то, что выходит из нее. Он является частью видимого, но постоянно меняющегося сотворенного мира; он существует только в тленной форме. Женщина живет как вечное, самодостаточное, неизменное; мужчина же, развиваясь, подвергается постоянному разложению. Таким образом, в сфере физического мужской принцип занимает второе место, подчиняясь женскому. В этом состоит прообраз и оправдание гинекократии; в этом — корень той вековечной концепции бессмертной матери, которая соединяется со смертным отцом. Она остается вечно неизменной, в то время как от мужчины до бесконечности множатся поколения. Всегда неизменная Великая Мать соединяется с каждым новым мужчиной.

Видимое создание, потомок Матери Земли, подчиняет себя идее Прародителя. /\ тонне, образ ежегодно увядающего и возрождающегося мира природы, становится "Папас", единственным родителем того, чем он является сам. То же самое и с Птутосом. Как сын Деметры, Плутос является видимым, сотворенным миром, который постоянно обновляется. Но как муж Пении, он является отцом и родителем мира. Он одновременно является богатством, рожденным из лона земли, и дарителем этого богатства; объектом и активной потенцией, создателем и созданием, причиной и следствием. Но первое земное проявление земной силы принимает форму сына. Существование сына свидетельствует об отце; о существовании и сущности мужской силы свидетельствует только сын. На этом основана подчиненность мужского принципа материнскому. Мужчина появляется как создание, а не как создатель; как следствие, а не как причина. В отношении матери верно обратное. Она существует прежде творения, возникает как причина, как первичная дарительница жизни, а не как следствие. Нет необходимости выводить ее из творения, она существует по своему собственному праву. Короче говоря, женщина в первую очередь — мать, а мужчина — сын.

Таким образом, мужчина появляется из женщины посредством чудесной метаморфозы природы, которая повторяется в рождении каждого ребенка мужского пола. Через сына мать трансформируется в отца. Однако козел является только атрибутом Афродиты, он подчиняется ей и предназначен для ее пользования. (Дочери-сыновья Энтории в поэме Эратосфена Эригона, цитируемой Плутархом, имеют такое же значение.) Когда из женского лона рождается мужчина, сама мать удивляется новому явлению. Ибо она узнает в образе своего сына подлинное отражение той оплодотворяющей силы, которой она обязана своим материнством. Ее взгляд с восхищением останавливается на членах его тела. Мужчина становится ее игрушкой, козел — се верховым животным, фаллос - ее постоянным спутником. Аттиса оставляет в тени мать Кибела, Вирбия затмевает Диана, Фаэтона - Афродита. Повсюду преимущество имеет материнский, женский, природный принцип; он заключает в свои объятия, как Деметра — cista, мужской принцип, который является вторичными существует только в тленной форме как постоянно изменчивый вторичный феномен. [11]

Молодые

мужчины, выбранные Матерью в качестве своих любовников, могут оплодотворить ее, они даже могут быть богами плодородия, но фактически они остаются всего лишь фаллическими супругами Великой Матери, трутнями, служащими пчелиной матке. Их убивают, как только они выполнят свой долг оплодотворения.

Поэтому эти юные боги-партнеры всегда появляются в форме карликов. Пигмеи, священные на Кипре, в Египте и в Финикии — территориях Великой Матери — имели тот же фаллический характер, что Диоскуры, Кабиры и Дактили, включая даже фигуру Гарпократа. Сопровождающая змея - и ее таинственная сущность — также является символом оплодотворяющего фаллоса. Именно по этому Великая Мать так часто связана со змеями. Не только в крито-микенской культуре и ее Греческих ответвлениях, но даже еще в Египте, Финикии и Вавилоне, а также в Библейской истории о Рае змея является спутником женщины.

При раскопках в Ура и Эрех в самом нижнем слое были обнаружены примитивные изображения очень древних культовых фигур Матери Богини с ребенком, где оба имеют змеиные головы. [12]

Уроборической

формой древнейшей Матери Богини является змея, владычица земли, глубин и подземного мира, вот почему ребенок, который все еще привязан к ней, является змеей, как и она сама. С течением времени обоим была придана человеческая форма, но сохранены змеиные головы. Затем линии развития расходятся. Полностью законченной антропоморфной фигуре, человеческой Мадонне с человеческим младенцем, предшествуют фигуры человеческой матери с ее спутником — змеей в виде ребенка или фаллоса, а также фигуры человеческого ребенка с большой змеей.

Уроборос как змея-кольцо, например, Вавилонская Тиамат или Змея Хаоса, или Левиафан, который, как океан, "опоясывает земли кольцом волн", [13]

позднее делится (или ее делят) надвое.

Когда Великая Мать принимает человеческую форму, мужская часть уробороса — змееподобный фаллос-демон — появляется рядом с ней как остаток первоначально двуполой сущности уробороса.

Характерно, что фаллические юноши, божества растительности, не являются только лишь богами плодородия; как нечто появившееся из земли, они представляют собой саму растительность. Их существование делает землю плодородной, но как только они достигают зрелости, то должны быть убиты, скошены и убраны в виде урожая. Великая Мать с пшеничным колосом, ее сыном-злаком, является архетипом, сила которого простирается вплоть до Элевсинских мистерий, Христианской Мадонны и пшеничной Гостии, когда поедается пшеничное тело сына. Юноши, принадлежащие Великой Матери, являются богами весны, которых необходимо убить, чтобы Великая Мать смогла оплакать и возродить их.

Все любовники Матерей Богинь имеют некоторые общие черты: все они юноши, красота и привлекательность которых так же поразительны, как и их нарциссизм. Они — нежные цветки, символически изображенные в мифах как анемоны, нарциссы, гиацинты или фиалки, которые наша явная мужская патриархальная ментальность более охотно связала бы с молодыми девушками. Единственное, что мы можем сказать об этих юношах, каковы бы ни были их имена, - это то, что они доставляли удовольствие любвеобильной богине своей физической красотой. Не считая этого, в противоположность героическим персонажам мифологии, они лишены силы и характера, им не достает индивидуальности и инициативы. Они во всех отношениях являются услужливыми юношами, нарциссическое самоочарование которых очевидно (Рис.14).

Культ фаллического плодородия, как и фаллические сексуальные оргии, повсюду являются типичными для Великой Матери. Праздники плодородия и ритуалы весны являются священными для юного фаллоса и его безудержной сексуальности. Или скорее, было бы лучше сформулировать это наоборот: фаллос молодого бога является священным для Великой Матери. Ибо первоначально ее заинтересовал совсем не юноша, а фаллос, обладателем которого он является. [14]