Те, кому довелось пережить большие страсти, потом всю жизнь и радуются своему исцелению, и горюют о нем.

Терзания ревности – самые мучительные из человеческих терзаний и к тому же менее всего внушающие сочувствие тому, кто их причиняет.

То, что кажется великодушием, весьма часто только замаскированное честолюбие, презирающее мелкие выгоды, чтобы достигнуть гораздо больших.

То, что люди называют обыкновенно дружбой в сущности, только союз, цель которого обоюдное сохранение выгод и обмен добрыми услугами.

То, что мы принимаем за благородство, нередко оказывается переряженным честолюбием, которое, презирая мелкие выгоды, прямо идет к крупным.

То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины – доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть.

Только у великих людей бывают великие пороки.

Тому, кто не доверяет себе, разумнее всего молчать.

Тот, кого разлюбили, обычно сам виноват, что вовремя этого не заметил.

Тот, кто думает, что может обойтись без других, сильно ошибается; но тот, кто думает, что другие не могут обойтись без него, ошибается еще сильнее.

Тот, кто излечивается от любви первым, всегда излечивается полнее.

Тот, кто не совершает каких-либо глупостей, не настолько мудр, как он думает.

Труднее хранить верность той женщине, которая дарит счастье, нежели той, которая причиняет мучения.

Трудно дать определение любви, о ней можно лишь сказать, что для души это жажда властвовать, для ума – внутреннее сродство, а для тела – скрытое и утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любишь.

Трудно завоевать приязнь тому, кто умен всегда на один лад: человек с умом ограниченным быстро наскучивает. Не то важно, чтобы люди шли одним путем или обладали одинаковыми дарованиями, а то, чтобы все они были приятны в общении и так же строго соблюдали лад, как разные голоса и инструменты при исполнении музыкальной пьесы. Маловероятно, чтобы у нескольких человек были одинаковые стремления, но необходимо, чтобы стремления эти хотя бы не противоречили друг другу.

Трудно любить тех, кого мы совсем не уважаем, но еще труднее любить тех, кого уважаем больше, чем самих себя.

Трусы обычно не сознают всей силы своего страха.

Тщеславие заставляет нас поступать противно нашим вкусам гораздо чаще, чем требование разума.

Тщеславие, стыд, а главное, темперамент – вот что обычно лежит в основе мужской доблести и женской добродетели.

У большинства людей любовь к справедливости – это просто боязнь подвергнуться несправедливости.

У всякого чувства есть свойственные лишь ему одному жесты, интонации и мимика; впечатление от них, хорошее или дурное, приятное или неприятное, и служит причиной того, что люди располагают нас к себе или отталкивают.

У людских достоинств, как и у плодов, есть своя пора.

У ревности, как и других страстей, есть свои причуды: люди стараются скрыть, что они ревнуют сейчас, но хвалятся тем, что ревновали когда-то и способны ревновать и впредь.

У человеческих характеров, как и у некоторых зданий, несколько фасадов, причем не все они приятны на вид.

Уверенность в себе составляет основу нашей уверенности в других.

Уверенность и непринужденность манер обычно оборачиваются наглостью.

Увлекаясь в первый раз, женщины любят любовника; в следующих увлечениях они любят любовь.

Уклонение от похвалы – это просьба повторить ее.

Ум всегда в дураках у сердца.

Ум и сердце человека, так же как и его речь, хранят отпечаток страны, в которой он родился.

Ум ограниченный, но здравый в конце концов меньше утомляет нас, чем ум широкий, но путаный.

Ум служит нам порою лишь для того, чтобы смело делать глупости.

Ум у большинства женщин служит не столько для укрепления их благоразумия, сколько для оправдания их безрассудств.

Умение ловко пользоваться посредственными способностями не внушает уважения – и всё же нередко приносит людям больше славы, чем истинные достоинства.

Умеренность в жизни похожа на воздержанность в еде: съел бы еще, да страшно заболеть.

Умеренность – это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, – это желание казаться выше своей судьбы.

Уметь быть старым – это искусство, которым владеют лишь немногие.

Умный человек нередко попадал бы в затруднительное положение, не будь он окружен дураками.