Шрифт:
— Сотня? Хе! — послышался смешок Лахузена. — Что, «мясники» ушли ни с чем? Или они в качестве охраны и деревья в том лесу посчитали?
— За две минуты боестолкновения полицейские потеряли почти взвод! — В голосе фронтовика послышалась обида. — Часть из них была убита холодным оружием, часть застрелена, а остальные пострадали от мин! Во время боя оперативной группе даже пришлось отступить, а противник захватил пленных! Я думаю, что при соотношении сил меньше, чем один к трем, в пользу русских это вряд ли было возможно!
— Это вы, обер-лейтенант, многого не знаете, — оберст усмехнулся. — Ребята из Учебного полка [104] делали такие же вещи — взводом захватывали мост, который охраняла рота, а то и две, русских!
— Господин оберст, я не стал бы сравнивать русских с нашими парнями, — немного запальчиво начал Плюкер, но продолжить не успел.
— А вот этого, обер-лейтенант, мне не хотелось бы видеть у моих сотрудников! — говорил Канарис негромко, но с отчетливыми приказными нотками в голосе. — Одна из основных причин ошибок в работе разведчика — недооценка противника! И если мне память не изменяет, не далее как неделю назад группа вот таких вот, как вы изволили выразиться, «бандитов» совершила успешное покушение на рейхсфюрера. Да и действия группы, известной под кодовым названием «Медведь», ничем не уступают приключениям ребят из «Бранденбурга». Или вы не согласны, Эрвин?
104
Имеется в виду полк специального назначения «Бранденбург».
На несколько мгновений в комнате установилась тишина: обер-лейтенант после отповеди столь высокого начальства просто застыл, Лахузен явно пытался понять, в чем причина лестной оценки действий противника адмиралом, обычно крайне скептически относившегося к диверсионным операциям, а Бентивеньи с Пикенброком молчали, если так можно сказать, за компанию.
— Господин адмирал, насколько мне известно, эта самая группа «Медведь» — не больше чем выдумка безопасников, охранявших тот район! — Лахузен наконец нашелся, чем ответить. — Они пытались хоть как-нибудь связать инциденты, произошедшие практически одновременно, но в разных местах. Скорее всего, торопились доложить об уничтожении разведывательной сети противника.
— Напомните мне, Эрвин, какое было расстояние между этими точками?
— Где двадцать, а где и пятьдесят километров. И это при том, что средняя скорость передвижения по так называемым «русским дорогам» равна хорошо если двадцати километрам в час. Не так ли, обер-лейтенант? Вы только что оттуда и, надеюсь, уже успели оценить состояние тамошней дорожной сети.
— Совершенно верно, господин оберст! — фронтовик уже вышел из ступора. — На основных магистралях, конечно, можно постараться ехать быстрее, но там такие заторы из войсковых колонн, что иной раз можно простоять пару часов, вообще не двигаясь. А ехать по лесным дорогам быстрее тридцати километров в час сможет или самоубийца, или профессиональный гонщик. Правда, можно принять как допущение, что русские более привычны к своим дорогам, а потому способны перемещаться по ним быстрее… — Обер-лейтенант позволил себе улыбнуться: — Но водителей у них значительно меньше, чем в нашей армии.
— Будем считать, что вам удалось меня убедить, — согласился Канарис. — Однако как вы объясните то, что многие вражеские диверсанты носят нашу форму? И владение немецким языком? Это, кажется, как раз входит в задачи контрразведки?
Глава 4
Деревня Загатье Кличевского района Могилевской области, БССР, 20 августа 1941 года. 9:03.
Поскольку совместить гигиенические процедуры с косметическими вчера не удалось — банально из-за отсутствия подходящего освещения, стрижку перенесли на сегодняшнее утро. И сейчас Алик учил нашего старшину создавать правильную уставную стрижку немецкого солдата. На моей, кстати, многострадальной голове. Определенная логика в этом была — если что-то пойдет не так, криво обкоцанные патлы все равно скроются под повязкой, но оптимизма роль подопытного кролика мне тем не менее не доставляла. К тому же бинты уже не являлись необходимой деталью моего туалета, а скорее страховкой — рана практически не кровила, и в самом скором времени я собирался от них избавиться. С унылостью жизни примиряли разве что чистое белье, качественная вымытость и хорошая погода.
— Затылок покороче… Вот так… — бормотал над ухом Тотен, часто щелкая машинкой.
— Дак почти как у нас, — бухтел с другого бока Емельян.
— Так, да не так. У немцев коротко только затылок стригут и над ушами выбривают, а чуб я оставлю.
— Командиры так стригутся, с чубом-то. А рядовому гоголем ходить устав не велит.
— А фрицев велит, так что готовься, Емеля, — и тебя по последней моде постригу. Будешь точь-в-точь, как в европах ходят! — Видеть лицо друга я, естественно, не мог, но отчего-то показалось, что Демин широко улыбается.
— А оно мне надо, товарищ сержант госбезопасности? — Несвидов относился к Алику с плохо скрываемым пиететом, поскольку, как он сам как-то проговорился, «так по-вражески балакать и сам Гитлер не сумел бы», и практически всегда при личном общении называл нашего лингвиста по званию или по фамилии. Впрочем, в боевой обстановке Емельян правил конспирации не нарушал и пользовался позывным. Сам старшина совсем недавно обзавелся прозвищем. Тут постарался Док, в припадке креативизма обозвавший завхоза Щукой. На вопрос командира «С какого бодуна?» Сережка объяснил свой нехитрый ассоциативный ряд, после чего все вопросы отпали.
— Надо будет — и прическу в индейском стиле у тебя на голове соорудим, старшина! — Командир подошел, как всегда, бесшумно.
— Так точно, Александр Викторович! — Спорить с Фермером — последнее, на что, по моему мнению, Емельян бы решился. — Разрешите спросить, товарищ майор, а индейская — это какая?
— Пока стрижете, старший лейтенант тебе подробно расскажет, — отмазался Саша. — А как расскажешь, — он тронул меня за плечо, — вместе с Тотеном на второй этаж поднимитесь — дело есть.