Человек на Земле

Как трава растет.

Зачинаясь во мгле,

Утра ясного ждет.

За селом возрастет,

И цветком расцветет,

А в селе —

Воск и мед.

Почему же светла

Божья служба в ночи?

Потому что жила

Здесь трава, и пила

Божий дождь и лучи.

Почему же была

Свадьба душ весела,

Обошел мед кругом?

Потому что пчела

Над травою была,

В брак вошла

Со цветком.

Чтоб Корабль построить наш,

Из златых мы пили чаш,

Все испили мы, до дна,

От столетнего вина.

И пошли во старый бор,

Острый выбрали топор,

Твердый выбрали мы дуб,

Чтоб построить верный сруб.

Снасти вили мы рукой,

И не то что час-другой,

И не то что целый год,

Сколько-только Бог сочтет.

И для паруса — в закон

Был введен небесный лен,

И зазыбилась, чиста,

Вздутость белого холста.

Вздулся ветер и подул,

И пошел по Морю гул,

Вздулся парус, задрожал,

Терем в Море побежал.

И чтоб шел корабль легко,

Был посажен глубоко,

Чтоб легко он в Море шел,

Груз богатый был тяжел.

Опрокинуться нельзя,

В Море — верная стезя.

Чтоб корабль построить наш,

Из златых мы пили чаш.

По синему Морю Корабль наш плывет,

От края до края — сияние вод.

Корабль — драгоценный, товары на нем —

Услада для взора, играют огнем.

И хочется многим товары купить,

Но Рок им велел прихотливыми быть.

Коль скуп ты, давай немудреную медь,

Но, раз дешевишься, не будут гореть.

Коль беден, давай нам последнюю медь,

И будут рубином играть и алеть.

А если обманом иль силой возьмешь,

Ты вместо сокровищ — чудовищ найдешь.

Так едем мы Морем, причалим, и ждем,

Товары волшебным сияют огнем.

И многие думают — мы колдуны,

И многие думают — просто лгуны.

Ни тем, ни другим не сказав ничего,

Мы дива даем с Корабля своего.

Одних осчастливим, других же смутим,

И снова мы в Море, и снова мы с ним.

В безбрежном и нежном кораллы найдем,

И много рубинов с кровавым огнем.

ВЕЩАНЬЕ

Мы плыли по светлой вечерней воде,

Все были свои, и чужого нигде,

А волны дробились в своей череде

Живые они, голубые.

Играли мы веслами, чуть шевеля,

Далеко, далеко осталась земля,

Бел Сокол — названье того Корабля.

Родные на нем, все родные.

Сидел у руля златоокий Пророк,

И был он как будто совсем одинок,

И страшный внезапно пропел он намек.

Морские в нем страсти, морские.

Год скрепился, день сосчитан, миг бежит и не вернется,

Час назначен, в диком плаче словно пыль

взметнутся все,

Кто тебе казался Богом, волколаком обернется,

Сорок громов, водоемов, сорок молний в их красе.

Бойтесь, бойтесь! Безвозвратно! Ничего уж

не исправишь!

Все убитые — восстали. Все задавленные — тут.

Горше всех лукавств убогих — что теперь еще лукавишь,

А глаза твои — как щели, сам себе назначил суд.

Сядешь — пламень, ляжешь — камень, в пропасть

кинешься — замкнется,

В ночь склубишься — сорок молний миру выявят

уклон,

Вся Вселенная смутится, и в седой клубок свернется.

Слышишь громы? Сорок громов! Падай, падай,

осужден!

Был бледен и страшен Пророк у руля,

И все мы дрожали, вещаньям внемля,

И волны качали оплот Корабля.

Живые они, голубые.

Мы поняли, что он хотел нам сказать,

О бездне скорбел он, скользя через гладь,

Мыв Свете, но Бездна должна отстрадать.

Родные грехи нам, родные.

Мы плыли по тихой в светлой воде,

Все было свое, и чужого нигде,

Молитву мы пели Вечерней Звезде.

Мария! Мария! Мария!

КОРАБЕЛЬЩИКИ

Будьте тверды в буре дикой, корабельщики мои,

Он придет, кто нам обещан в быстротечном бытии.

Он поставить мачты крепки, паруса несокрушимы,