И в ту, чьим сердцем расцвечались,

И вместе с ней еще в Луну».

Она сказала: — «Я ревную».

Я отвечал ей: — «Что ж, ревнуй.

Я ж занавеску расписную

Тебе сотку, — и поцелуй

Любовь нам расцветит двойную».

Еще какой-то мне укор

Она измыслить захотела.

Но я сказал: — «Пустое дело».

И, прекративши с нею спор,

Ей лунный стал я ткать ковер.

КОГДА-ТО

Ветви зеленые брошены в воду,

К мирному ты прибываешь народу.

Отдых дай кораблю. —

Хочешь объятий, ты хочешь лобзаний?

Женщины — вот. Притаились в тумане.

Шепчут тебе «Люблю». —

Чаща зеленая. Смуглые жены.

С белым и белым. Забыты препоны.

Все ж возвращаться час. —

В час возвращения, ссора минутки.

Выстрелы. Камни. Уж тут не до шутки

Всех истребим мы вас! —

Пули спугнуть не могли смуглоликих.

Радость сражения в сердце у диких.

Пляшут в руках пращи. —

Скрылись безумцы, что ждали добычи.

Вслед кораблю словно клекот был птичий: —

Остров иной ищи! —

ЖЕМЧУГА

Тонга-Табу и Самоа — две жемчужины морей.

Тонга-Табу — круглый жемчуг в просветленьи изумруда,

А Самоа — жемчуг длинный в осияньи янтарей.

Но и Тонга и Самоа — только сказка, только чудо.

И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей,

То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа.

Так от острова на остров я стремлюсь среди морей,

И пловучею змеею по волне скользит каноа.

ДРЕВО ГРУСТИ

На прибрежьи, в ярком свете,

Подошла ко мне она,

Прямо, близко, как Весна,

Как подходят к детям дети,

Как скользит к волне волна,

Как проходит в нежном свете

Новолунняя Луна.

Подошла, и не спросила,

Не сказала ничего,

Но внушающая сила, —

Луч до сердца моего, —

Приходила, уходила,

И меня оповестила,

Что, слиянные огнем,

Вот мы оба вместе в нем.

«Как зовут тебя, скажи мне?»

Я доверчиво спросил.

И, горя во вспевном гимне,

Вал прибрежье оросил.

Как просыпанное просо,

Бисер, нитка жемчугов, —

Смех, смешинки, смех без слов,

И ответ на всклик вопроса,

Слово нежной, юной: «Тосо!»

Самоанское: «Вернись!»

Имя — облик, имя — жало.

Звезды много раз зажглись,

Все ж, как сердце задрожало,

Слыша имя юной, той,

По-июньски золотой,

Так дрожит оно доныне,

В этой срывчатой пустыне

Некончающихся дней,

И поет, грустя о ней.

В волосах у юной ветка

С голубым была огнем,

Цветик с цветиком, как сетка

Синих пчел, сплетенных сном.

Тосо ветку отдала мне,

Я колечко ей надел.

Шел прилив, играл на камне,

Стаи рыб, как стаи стрел,

Уносились в свой предел.

Эта ветка голубая, —

Древо Грусти имя ей,

Там, где грусть лишь гостья дней,

Там, где Солнце, засыпая,

Не роняет на утес

Бледных рос, и в душу слез,

Там, где Бездна голубая

Золотым велела быть,

Чтобы солнечно любить.

ФИДЖИ

Последний оплот потонувшей страны,

Что в синих глубинах на дне.

Как крепость, излучины гор сплетены

В начальном узорчатом сне.

Утес за утесом — изваянный взрыв,

Застывший навек водомет,

Базальта и лавы взнесенный извив,

Века здесь утратили счет.

Гигантов была здесь когда-то игра,

Вулканы метали огонь.

Но витязь Небесный промолвил — «Пора»,

И белый означился конь.

Он медленно шел от ущербной Луны

По скатам лазурных высот,

И дрогнули башни великой страны,

Спускаясь в глубинности вод.

Сомкнулась над алой мечтой синева,

Лишь Фиджи осталось как весть,

Что сказка была здесь когда-то жива,

И в грезе по-прежнему есть.

И черные лица Фиджийцев немых,

И странный блестящий их взор —

О прошлом безгласно-тоскующий стих,

Легенда сомкнувшихся гор.

ПРАЗДНИК МИГА