— После твоих уроков я внимательно отношусь к каждому перекрёстку, — машинально ответил я.

В ответ на моё заявление он громко расхохотался.

— Молодец! — он похлопал меня по плечу, — я ценю тебя за то, как ты относишься к моим урокам.

Я смутился. Его лесть показалась мне приятной, но избыточной.

— Кстати, — он заговорщицки посмотрел на меня, — ты ещё по>мнишь, как час назад споткнулся о панцирь окаменевшего моллюска? Не покажешь ли мне отсюда место, где это было?

— Это было… Я несколько секунд смотрел через ущелье. Это было… примерно на той стороне. Так?

— Не примерно, — улыбнулся Учитель, — а именно на противоположной стороне от этого места, где мы сейчас с тобой сидим. Вон там, точно через поток! Видишь, как хребет продолжается на ту сторону? А слева от него тёмная балка, где мы делали небольшой поворот, и где лежало поваленное дерево? Именно там ты и споткнулся о панцирь.

— Вроде там, — согласился я. — А о чём это говорит?

— О чём? — загадочно улыбнулся он, — ну, например, о том, что ты рискуешь споткнуться о панцирь и на этой стороне.

— Помнишь, я говорил тебе когда-то, — внезапно заговорил он, — что глаза сначала нужно найти.

Учитель внимательно посмотрел на меня.

— Что глаза нужно искать, и найдя их — оберегать? Но если ты не можешь найти глаза, то должен тогда искать нос! Нос — это тоже своего рода перекрёсток.

— Конечно, помню. Но зачем же их искать, если они вот? — я очертил место на своем лице вокруг глаз.

Учитель с укоризной покачал головой.

— А! — закричал я, — я вспомнил! Как те люди? Которые в парке играли друг с другом, и то и дело искали глаза у своих камней? Ты говоришь про такой поиск?

— Глаза — это необходимое условие продолжения Игры, — ответил Учитель очень серьёзным тоном, — любой игры. Даже такой смешной, как ту, которую ты видел тогда в парке. Проблема людей в парке лишь в том, что они ищут глаза на своих фанерных досках, но не ищут их у себя самих.

Он изучал меня глазами, как бы давая мне время проникнуться его мыслью.

— Если бы они поняли это, то стали бы другими, — его глаза стали серьёзными. — Ты был бы потрясён своей встречей с ними! Они были бы могучими и величественными магами, волшебниками. Но… — его глаза, казалось, потухли. — Но они, как ты понимаешь, наверное, никогда не изменятся. Для их поворота ни у кого не хватит энергии. Ни у тебя, ни у меня.

— Но почему, неужели ты никогда не пытался объяснить им, как бы они изменились, приняв эту точку зрения?! — закричал я.

— Я?! Объяснить им? Конечно… не пытался, — рассмеялся Учитель.

— Почему?! Почему ты говоришь это, даже не сделав попытки? Что тебе стоило со всем твоим мастерством, с твоим авторитетом просто попытаться объяснить им так, как ты объясняешь это мне? Почему ты оставил их в невежестве? В их самоудовлетворении?

Я был готов немедленно броситься в парк. Я просто не был уверен встречу ли я там тех людей, которые играли в нём тогда. Тогда, когда Учитель привёл меня к ним.

— Глупец, — ответил Учитель, глядя прямо на меня, — я не могу научить этому даже тебя, а ты хочешь, чтобы я растратил всю свою силу на жалкую кучку идиотов, которые порвут любого, кто осмелится их поучать!

Сила его слов просто подавила меня своей неопровержимой логикой. Я представил себе Сергея, Юру. Представил, как я буду говорить им что-то, что они думают, что знают гораздо лучше меня. Я представил себе их насмешливые и многозначительные взгляды. Представил их вялые, лишенные энергии рукопожатия, их блеск в глазах при выигрыше небольших призовых. Меня чуть не вывернуло при этом погружении воспоминании. Я был подавлен, я не находил никаких путей для выхода из этого жуткого осознания.

— Не потакай себе! — услышал я голос Учителя, — ни у тебя, ни у нас нет на это времени! Го намеренно пересёк тебя с этими людьми! Поэтому мы должны продолжить обучение!

В этот момент он напомнил мне японского сёгуна, сидящего перед своими генералами, и призывающего их или победить или умереть.

— Сейчас не их игра! Сейчас — твоя партия. Сейчас разыгрывается, останешься ли ты жалким идиотом или сможешь преодолеть этот перекрёсток! — с этими словами он поднялся, и показал рукой на склон хребта, уходящего в синее небо.

Я задрал голову.

— Это коса динозавров! — провозгласил он. Здесь они грелись в лучах солнца, слушали шум прибоя и вдыхали в себя свет звёзд.

— Коса динозавров? — удивился я. — Но я вижу только горный хребет, поросший соснами!

— Это коса динозавров, — ещё раз произнёс он, — ты можешь снять её на видео и показать своим друзьям в Москве. Пусть они поднимут тебя на смех!

Он повернулся спиной к тропинке, и ковырнул рукой её песчаный борт.

— Вот, — торжествующе проговорил он, — сними на видео и вот это. Впрочем, ты можешь взять это с собой. И даже набить этим карманы своей куртки.

— Что это? — удивился я.

— Это? Это коралл древнего океана. Он окаменел, но ты можешь рассмотреть его структуру. Весь этот хребет — кромка огромного кораллового рифа. Но здесь ты сможешь найти не только кораллы. Если ты несколько раз правильно споткнёшься, то сможешь найти несколько неплохих панцирей, за которые в городе тебе даже дадут деньги. Ведь деньги никогда не дают просто так, правда?

То, что деньги никому не дают «просто так» я знал и без него. Всё таки я живу в Москве. А это — особый город с точки зрения денег и вообще всего того, что иногда называют «просто так».

— Почему ты раньше никогда не приводил меня сюда?! — воскликнул я.

— А тебя раньше можно было водить в приличные места? — ответил он вопросом на вопрос. — Разве можно водить в приличные места человека, который думает только о том, чтобы стяжать?

Мои щёки стали пунцовыми. Я был согласен с его характеристикой. Моя схема разрушилась. Я осознал, что не понимаю теперь, что мне делать дальше. Я увидел, что раньше у меня был выход из любой ситуации. Если я не мог решить её напролом, то я действовал хитростью, и моя хитрость всегда решала поставленную задачу. Если же я проигрывал, то всегда мог хлопнуть дверью, плюнуть и уйти. Теперь же у меня не было выхода. Мне некуда было больше идти. Ему удалось не только разрушить мой мир, но и разрушить мою амбицию.

Я надел свой рюкзак, и молча пошёл по тропе. Мы шли в полном молчании. Только в вышине, слева от себя я слышал близкий клёкот орла. Скорее всего, мы потревожили его жилище, и он перелетал с места на место, волнуясь, что люди не ушли обратно, а всё еще находятся недалеко от его владений. Через какое-то время мы взяли выше. Для этого нам потребовалось идти нетореным склоном. Там оказалась ещё одна сильно заросшая тропа. Опять замелькали повороты ущелья, оно стало глубже и гуще. Пожалуй, в этот раз мне хотелось только одно — идти и идти куда-нибудь. Мне не хотелось никуда приходить. Белый шум леса убаюкивал меня, и мне было хорошо в нём.

Грот — последнее тайное убежище, самый дальний наблюдательный пункт, который Учитель показывает Игорю.

Я потерял счёт времени и расстоянию. Мы могли пройти пять километров, а могли пройти и все пятнадцать. Лес был здесь глухой и дикий. По всему чувствовалось, что люди довольно редко забредают сюда. Пара косулей или оленей были тому подтверждением. Они подпустили нас довольно близко, а потом резко бросились через заросли.

— Я хочу оставить тебя здесь одного, — изрёк Учитель.

Я вздрогнул.

— А Вы?

— Ты же знаешь, что я не люблю ночевать в горах, — он казался серьёзен. — Кроме того, я думаю, что тебе стоит сегодня переночевать здесь, одному. Это подтолкнёт некоторые процессы, которые всё ещё идут в тебе крайне медленно.

— Но у меня нет с собой ни палатки, ни спальных вещей, — начал я. — У меня даже воды с собой нет!

— Воду ты найдёшь вон в той балке. Ты перейдёшь бугор и пройдёшь вверх вдоль ручья, который будет течь по ней. Выше будет довольно большой грот. Это достаточно удобное убежище для такого подготовленного человека, как ты. Я буду ждать тебя завтра в полдень на ветреном перевале. Сможешь самостоятельно дойти до него?

— Смогу.

Перспектива остаться здесь одному не очень радовала меня, но видимо у него всё было давно решено. Я подумал ещё, что он очень неплохо выбрал место нашей встречи. Он мог вернуться в город, если бы он действительно пожелал туда вернуться, а потом всё равно бы успел дойти до ветреного перевала. А мог передумать и заночевать в своей хижине пещере. Я уже описывал её в своих записях. Таким образом, он имел целый набор вариантов, а я имел только один вариант, но зато «достаточно удобный для такого подготовленного человека, как я».

Но я не стал ни останавливать его, ни проситься уйти с ним. Во мне всё ещё было сильно чувство, пробудившееся над водопадом. В каком-то смысле мне было всё равно, что произойдёт. Это был вид отрешения. Учитель не заставил себя уговаривать, и, кивнув мне головой, исчез за поворотом тропы. Я остался один.

Постояв немного, я пошёл вперёд. Перевалив через поросший лесом отрог, я оказался в балке. Здесь бежал небольшой ручей. Я двинулся вверх по его течению. Сделав вместе с балкой несколько поворотов, я увидел довольно величественное зрелище. Балку перегораживала десятиметровая каменная стена. Сверху со стены в балку падал ручей, но эффекта водопада не было. Ручей падал на вершину огромного камня, который рос под самой стеной. Когда я разобрался, что к чему, я понял, что камень действительно вырос здесь. Это был огромный известняковый наплыв. Он стал таким огромным за те десятки тысяч лет, что простоял здесь. Вода падала на самую его макушку, и растекалась по нему многочисленными струйками. Это был камень грот. Он был похож на сказочную голову витязя с длинной зелёной бородой. Сходство с головой придавали также два боковых грота, разделённые мощным носом.

Я подошёл ближе и снял рюкзак. Удивительное зрелище предстало моему взору. Весь известняк был покрыт изумрудным мхом. И по всему этому необычайному покрывалу струилась вода. Она переливалась тонкими струйками, капала по капле, журчала, создавала маленькие ручейки, озёрца и неподвижные блюдца. Я никогда ещё не видел ничего подобного. Я огляделся. Было моё любимое время дня. Заходящее солнце проникло в ущелье и картина, представшая моему взору, казалась особенно неземной. Я разделся, снял часы и сложил свои вещи в рюкзак. Мне хотелось быть голым в этой природной первозданности. Я взошёл босыми ногами на мох и почувствовал необыкновенное опьянение. Как хорошо, что я был здесь один!

Мох под моими ногами был жёстким, так как ручей, проходя известняки, нёс на себе множество известнякового материала. Этот известняк оседал здесь везде. Он и построил все эти великолепные гроты. Мох от этого казался ещё более нереальным. Я раскинул руки и лёг на него животом. Журчание воды оглушило меня. Вода затекла мне в уши, но я не шевелился. Ручейки щекотали каждую часть моего разгорячённого долгим днём тела. Через какое то время я перевалился на спину, и высоко в вышине увидел кусочек синего неба. Деревья склонились, и, казалось, изучали меня. Негромкое щебетание птиц. Здесь не было даже насекомых. Я понял, что могу так лежать очень долго. Не хотелось ни двигаться, ни думать о чём либо. У меня было ощущение, что я плыву куда-то в непрерывном и неумолчном потоке. И этот поток знает, куда меня нужно нести, и что будет потом, и что было до того. Потом что-то потянуло меня встать, и я вошёл в один из гротов. Зайдя внутрь, я увидел, что он гораздо больше, чем представлялся мне снаружи. Я вошёл в воду, и, сделав пару шагов, был уже по шею в ней. Это было очень удобное положение. Я мог держаться руками за камни, при этом моё тело всплыло, но оказалось под каменным карнизом. Он удерживал его под водой. Из этого положения я мог смотреть сверху, как ручей стекает из под глыбы, собирается сотней струек и пускается в свой путь по ущелью. Моё тело не только исчезло под водой, оно почти совсем перестало существовать. Осталась лишь та часть меня, которую Учитель назвал бы восприятием. Я был одновременно и камнем, и водой, и телом ручья. И одновременно восприятием всего этого. Я смотрел, как спокойно, под щебет птиц, затухает этот день. Ещё один день моей жизни. День, который отделил что-то во мне, и меня от чего-то. Я перестал быть только человеком. Во мне родилось или обнажилось что-то ещё. Оно было частью меня, но не было частью меня как человека. И это что-то было мне очень приятно и притягательно. Оно было притягательно до сексуальности. Я почувствовал почти возбуждение от этого нового и сильного чувства.

Я вспомнил, что ощущение подобное этому было у меня, когда мы спускались с Учителем по каменной реке. Это было ранней весной. Спуск был очень крутым. Каменная река — это название, которое дал ей я. Узкое русло, сплошь засыпанное мелкой галькой. По ней было невозможно идти, так как галька утопала и ехала под ногами. И в какой-то момент я перестал бороться с дорогой. Воткнув пятки своих горных ботинок в гальку, я поехал вместе с двигающимися вниз камнями. Это оказалось захватывающим ощущением, казалось, что я часть этой каменной реки, и теку вместе с нею. У меня получалось рулить на поворотах, и я обогнал Учителя, который пробирался по краю зарослей. И ещё у меня было ощущение, что земля — одновременно и твёрдая и жидкая. Что при всей своей твёрдости она может течь как вода. И это было очень сильное постижение.

В этой главе Учитель Игоря раскрывает свои карты. Пещеры Видящих, возможно, являлись выдумкой, умелой ловушкой в которую он заманил своего ученика. Последние правило, которое сообщается в этой главе, он называет правилом игры «против бесконечности повторения».

Я не сомневался, что, во сколько бы времени я не пришёл на перевал, я найду его там. За время наших отношений ему удалось воспитать во мне именно такую веру в его безупречность. Этим он сильно отличался от всех людей, которых я знал до него. У любого человека, с которым я был когда-то знаком, всегда были слабости, позволяющие ему не выполнять обещанного. У любого из нас всегда найдутся какие-либо отговорки или оправдывающие обстоятельства на любой счёт. Хотя бы такие абсолютные, как недомогание или болезнь. Я был уверен, что его не остановит от задуманного даже собственная смерть. А если остановит, то Учитель непременно договорится с нею, чтобы на день или полдня отсрочить неминуемое и доделать свои дела или обещания. Он был именно таков, и я очень хочу, чтобы это осталось в моих записях. Я пишу о необыкновенном человеке. И мне нечего стесняться его необыкновенности. Я горжусь, что мой Учитель был именно таким.

Прошедшая ночь была очень важной для меня, и я был не уверен, что готов к дальнейшим демонстрациям. Я признал для себя, что ему, во-первых, есть, что показать мне, а во вторых, очевидно, что ему всегда есть, что показать мне. Я удовлетворился. Видимо где-то внутри меня сидел этот голод. Я хотел видеть чудесное, видеть необыкновенное. И он, Учитель, удовлетворил мой голод. Я признал, что он удовлетворил меня на каком-то очень глубоком уровне. Я перестал быть голодным. И я перестал метаться в бессистемных поисках. Я стал другим. Я чувствовал, что моя походка стала другой. Я шёл на встречу с ним сознавая, что я стал другим человеком. Человеком, которому не надо больше метаться по этой жизни. По этой, если угодно, Земле. Я почувствовал, наконец, что я живу на этой планете. Я есть её житель. Принесённый космическим ветром много веков назад. Принесённый с определённой целью и с определённым замыслом. Я посажен здесь на этой планете. Здесь мои корни. Здесь мой стебель. Здесь будет мой урожай и мои плоды. Я пока не знаю, что это за урожай. Я не могу себе его даже представить, но у меня исчезли сомнения, что урожай будет. Я тот колос, который в своё время даст свой урожай.

С этими мыслями я поднимался по лесной дороге. Она вилась в огромной котловине главного ущелья. Гигантские деревья стояли вокруг. Некоторые из них рухнули, и их руины были величественны. Я вспомнил, как однажды искал по его заданию в этой котловине описанный им водопад. И сколько времени мне потребовалось, чтобы его найти. Я обыскал все балки, все боковые ущелья. И лишь потом я понял, что искал его не там, где он был. Это было несколько лет назад. Да, прошло уже несколько лет. Я проникся этими местами. Бесконечная ностальгия охватывает меня, когда я попадаю в эту поросшую вековым лесом заповедную котловину. Мне хотелось плакать, и это были слёзы счастья. Я был счастлив, что живу, что моё сердце может плакать, что оно может чувствовать. Я любил здесь каждую дорогу, каждое ответвление. Я знал, что дорога сейчас начнёт сужаться, и я увижу слева от себя седые скалистые обрывы. Когда я увидел их первый раз, они испугали меня. Таким диким и отдалённым показалось тогда мне это место. А вот теперь оно не кажется мне таким. Потому что я знаю, что скоро пойдёт зелёный подлесок, лес закончится, я выйду на перевал, и, может быть, ещё очень не скоро я попаду сюда снова. А пока я был здесь, я пытался жить каждым шагом, каждым солнечным зайчиком, падающим на тропинку с бесконечной высоты.

Учитель ждал меня на седловине. Он стоял боком к тропинке и смотрел на громаду возвышающегося горного плато. Он обернулся, смерил глазами моё состояние и кивнул.

Учитель ждал меня на седловине. Он стоял боком к тропинке и смотрел на громаду возвышающегося горного плато.

— Ночное одиночество пошло тебе на пользу, — он улыбался. — Я хочу пригласить тебя на плато. Настала пора рассказать тебе, чем мы с тобой занимались и почему.

По древней, выдолбленной в скале дороге, мы поднялись на плато.

Здесь было царство света, солнца и запахов. Невидимые жаворонки висели в голубом небе подобно звуковым сваям. Здесь у Учителя тоже были свои места. Мы прошли мимо храма Артемиды, разрушенного ещё в глуб из хребтов, мы остановиокой древности. Он никогда не останавливался на месте этих каменных куч. Здесь на плато ещё лежал местами снег. Перейдя одинлись на небольшой, поросшей соснами полянке. Справа был виден амфитеатр карстовой воронки. Воронка притягивала, казалась уютнее и защищённее. Но я знал, что он не любитель располагаться в таких воронках.

— Вот хорошее место, — объявил он, показав на полянку. — Ты должен набраться терпения, так как мне потребуется несколько часов твоего внимания.

Прошлогодняя трава была горячая и сухая. Я расслил куртку, разулся и сел, скрестив ноги. Я готов был слушать его столько, сколько потребуется.

— Работая с тобой, я использовал два типа методов, — начал он.

— Подожди, подожди, — сразу же перебил его я. — Ты использовал гораздо больше методов. Я никогда не знаю, что именно ты задумал. Я не видел никого, кто был бы в своих методах богаче тебя.

— Вот видишь, — засмеялся он, — какое впечатление создаёт точное сочетание всего лишь двух методов. Мои два метода были прямое и косвенное воздействие на твоё восприятие. Да, именно так. Иногда я действовал на него прямо, а иногда шёл в обход, опираясь на что-то другое. Я хочу, чтобы мы начали сегодняшний разбор именно с этого. Ты научился пользоваться своими камнями на игровой доске именно таким образом, просто ты ещё не осознаёшь, что также можно поступать с чем угодно в жизни. Например, с восприятием другого человека. Предлагаю начать с примеров, а то я не уверен, что мы закончим не только сегодня вечером, а даже через неделю, — по его молчанию я понял, что он сейчас приведёт мне пример. Я внутренне собрался. — Как ты думаешь, наши походы в пещеру Видящих были примером прямого или косвенного действия?

— Конечно прямого, — не раздумывая, ответил я. — Я получил прямой удар по своему восприятию. Да что там удар! Я столько страхов натерпелся во всей этой истории, что диву даюсь, как мне удалось впоследствии относиться ко всему этому спокойно.

— Я так и думал, — улыбнулся он. — И вот видишь, как ты ошибаешься. Это один из примеров косвенного действия. Подожди, не перебивай, дай мне рассказать, раз уж я начал это делать. Это пример косвенного, потому что я давил на твоё восприятие с помощью другой сущности. Точнее даже так — я построил ситуацию таким образом, чтобы другая сущность, а не я, давила на твоё восприятие. Я же был всё это время на твоей стороне. Я был тем, кто давал тебе полезные советы, помогал, подсказывал. Разве не так? Разве я не был твоим союзником в твоих отношениях с древним и ужасным Го, который включил тебя в свою игру?

Мне стало интересно. Он предлагал мне посмотреть на ситуацию с совершенно другой стороны.

— Постой, — заторопился я. — Но тогда получается, что косвенные методы не всегда возможны. Ведь так? Если бы у тебя не было бы Го, то ты бы не смог использовать его таким образом, как ты сейчас пытаешься объяснить.

— Если бы у меня не было бы Го, то я был бы вынужден его построить. Построить для тебя, — улыбнулся он. — Найти соответствующую пещеру или выкопать её самому. Придумать всё, чтобы образ был полным.

— И всё это ради чего?

— Ради того, чтобы заинтриговать и испугать тебя. Чтобы у тебя начала выделяться энергия. Чтобы не только твой интеллект или твои эмоции были заинтригованы. Но чтобы твоё тело начало бояться по-настоящему. Лишь когда тело по-настоящему напугано, оно начинает отдавать в кровь вещества, с помощью которых можно что-то строить. Ведь изменения — это очень сложно. Для подлинного изменения нужно очень много строительного материала. И такой строительный материал невозможно найти на помойке. Ведь изменения — это про новое. А не про старое.

— Стой, подожди, — насторожился я. — Ты хочешь сказать, что пещеры Видящих — твоя выдумка? Ты построил их специально для меня одного?

— Какая разница, — он не дал мне закончить мою новую мысль. — Я их построил или кто-то другой. Мне важно показать тебе метод, которым действовал я. Ибо в следующий раз, находясь в моей позиции, ты будешь искать, как действовать тебе. Потому что ты не сможешь действовать прямо в ситуациях, в которых прямо действовать невозможно, а точнее сказать — нельзя. Учись у меня. Пока я сижу перед тобой и могу показать тебе это словом и делом. Когда я исчезну — показывать будешь ты.

— То же самое относилось к игре, — продолжил он после некоторого периода молчания. — Ты сам использовал игру как косвенное. Но впоследствии изучение её стало для тебя прямым действием.

В ответ на это его утверждение, я вспомнил, как попросил обучать меня игре Го. Это было после одного из первых походов в пещеру. Заговорив тогда с ним про игру, я надеялся вывести его на некоторые темы, которые чувствовал как закрытые или полузакрытые с его стороны.

— Это был один из твоих точных ходов, — прокомментировал он. — Го помогло тогда нам обоим.

Он подбирал слово.

— Без него было бы трудно так комплексно поработать над мышлением. Но не всем Го помогло. Кое-кого игра сделала больным человеком. Идея соревновательности, заложенная в любую игру, именно в Го становится бичом для тех, кто пытается постичь Го без должного уважения, без глубокого поиска или просто без хорошего учителя. Ложных учителей в Го всегда было хоть отбавляй. Обычно они называют себя тренерами. Это слово выдаёт их с головой. Их подопечные не учатся Го и не учатся с помощью Го, а тренируются. Го для них это такой тренинг. Ещё один из тренингов, которые они набирают себе, чтобы только ничему не учиться.

— А чем, по твоему, отличается учитель от тренера? — спросил я.

— Я же только что объяснял тебе, что учитель сочетает прямые и косвенные методы. Потому что имеет не только тактические, но и стратегические цели. Тренироваться в чём-либо — это пример прямого действия. Прямое не плохо, когда оно точно и по делу. Мы говорим об уровнях. И поэтому я специально показал тебе возможные результаты такого прямого подхода. Помнишь, я показывал тебе ложного лидера на доске?

В разделе заметок, касающихся правил Го, я уже описывал разговор, в котором он назвал ложным лидером меня. Тогда же он показал мне на доске, как камень, добавляемый к отряду, не приносит ни одного нового дыхания. Он назвал этот пример «ложным лидером».

— Ложный лидер подобен тренеру, который тренирует камни, но не добавляет этим камням главного — свободных дыханий, — он убедился, что я вспомнил контекст ситуации. — И я показывал тебе ложного лидера не только на доске Го.

Он направил на меня один из своих взглядов, которые использовал, когда хотел, чтобы я вспомнил что-нибудь из того, что он считал важным.

— Что можно сказать о людях, которых мы встретили тогда в парке? — он продолжал, не меняя взгляд. — Молодцы, что не пьют? Но некоторые из них делают и это. Го сделало их замкнутыми, мрачными и неприятными типами. Посеяло в их неготовые головы мысли об интеллектуальном превосходстве над окружающими. А могло бы сделать их совершенно другими людьми.

Это была простая и очевидная мысль. И мне показалось почему то, что она была моей собственной.

— Разве такими они были до знакомства с Го? — задал он вопрос, который был адресован явно не мне. — А почему тогда стали такими? Если бы они пользовались этим инструментом в соответствии с его устройством и назначением, то получили бы совершенно другой результат, — он помолчал немного, а затем продолжил свою мысль. — Хороший слесарь всегда изучает свой инструмент. С течением времени он точно знает, что можно сделать с помощью этого инструмента, а что нельзя. Универсальных инструментов почти не бывает. Инструменты слесаря — про работу с предметами. А работать с мозгами? Сложнее или нет?

— Сложнее, — ответил я. — Ведь работая с мозгами, нужно быть точнее в сотни раз, чем когда чинишь кран или проводку. Хотя есть и общие приёмы.

— Конечно. Подобно неисправной проводке ум нужно раскрывать, проверять его соединения, чистить, а потом снова закрывать. И для всего этого нужен свой инструмент. Даже провод не зачищается молотком или зубилом, а тем более — ум. Всё это я говорю тебе для того, чтобы сказать ещё раз: Го — не панацея. Ценно не Го. Прямой путь — не панацея. Ценен не прямой путь. Но прямой путь — ценность, когда он верен. Ценно то, как твои мозги могут работать с помощью Го. Ценен правильный метод, которым ты овладеваешь знанием, а не твои результаты в таблице, повешенной на стенку районного клуба любителей Го.

— Но это не всё, что мы достигли с тобой с помощью этой древней игры, — продолжил он. — Хотя и слово игра здесь очень условно. В Го интересны и неигровые аспекты. А интервал между «Го игрой» и «Го не игрой» вообще богат на всякие диковины. Что только не упало в этот интервал за прошедшие тысячелетия!

— Извини, если я перебил тебя! — решился я прервать его на этом месте. — Но ты всегда так смело говоришь о прошедших веках, что я счёл необходимым спросить у тебя о причинах такой уверенности.

— Если бы ты слушал меня более внимательно, то это вопрос вряд ли пришёл бы тебе без ответа, — усмехнулся Учитель. — А кто, по-твоему, вытаскивал все эти артефакты из этих интервалов и рассматривал их при свете дня? Когда ты освоишь первые уровни своего собственного восприятия, ты удивишься, сколько всего ты будешь знать и понимать. Более того! Ты сам будешь говорить о них так, как будто видел их собственными глазами, потому что будет именно так. Восприятие — это даже больше, чем глаза. Что скажешь про восприятие? Понравилась тебе концепция восприятия?

Я подтвердил, что пребываю под глубоким впечатлением. Он смерил меня, как мне показалось, недоверчивым взглядом.

— Я потрудился над твоим восприятием, — объявил он. — Сначала я трудился над ним незаметно. Потом прямо объявил тебе о том, что это важнейший рубеж. С этого момента я использовал эту идею как косвенную. Мы начали с тобой совместную атаку на позицию видения.

— Но ты никогда не говорил мне о том, что мы должны овладеть видением! — закричал я.

— Конечно, не говорил, — улыбнулся он. — Видение — это не то, что штурмуется в лоб. Нельзя объявить себе или кому то, что ты начинаешь учиться видеть. Чем меньше мы говорили с тобой о видении, тем быстрее мы продвигались по направлению к нему. Я говорил, что учу тебя смотреть. И это было правильно. Видение — это больше, чем смотреть. Больше, чем глазомер. Больше, чем умозрение. Которые мы разбирали с тобой на доске. Потому что видение имеет отношение к целостности самого себя. Человек видит не только глазами. Чтобы видение стало возможным, твоё тело должно пройти трансформу. Видение — это другая алхимия всех твоих внутренних процессов. И она ещё не закончена в тебе. Сегодня я лишь сообщаю, что процесс, начатый мною, стал необратимым.

Стройность его объяснений в очередной раз потрясла меня. Ведь я видел, как он сооружал на доске сложнейшие конструкции. Я сетовал на себя за то, что не догадался, что его игра вне доски может быть такой же эшелонированной и продуманной. Но теперь я хотел задать ему другой вопрос. С какой стати, почему он решился на такое предприятие как обучение меня? Ведь я для него чужой человек! Не сын, не внук, не близкий родственник. Он вряд ли сможет получить с меня дивиденды, эквивалентные таким вложениям. Я соединил эту мысль в один вопрос и озвучил его.

— Хм, — он помассировал себе подбородок. — Видишь ли, я живу не только своей семьёй. Да, многие люди приходят в своей жизни к такому итогу, что могут делать что-то только для своих детей. То, что это не совсем верный итог, доказывается тем, что для их детей такая забота является избыточной. И чем больше они проявляют свою заботу, тем больше дети отталкиваются от них. Посмотри на меня. Ведь я же не напоминаю тебе руину человека?

— Конечно, нет, — смущённо проговорил я.

— Слишком быстро ответил, я начинаю волноваться, — он улыбался. — Вопрос наследования требует внимательного рассмотрения. Люди, родные по крови, могут настолько отстоять друг от друга духовно, что этот интервал будет для них непреодолимым. Я не видел примеров, когда жёсткое помещение себя внутрь семьи давало бы человеку хорошие плоды. Твой вопрос связан с тем, что в современном мире люди имеют слишком ограниченный список позиций, которые они могут занимать по отношению друг к другу. Даже такие позиции как ученик и учитель стали настолько размыты, что люди не могут пользоваться ими. Если любой школьник — это ученик, а любой школьный учитель — учитель, то вряд ли может быть по другому, правда? Вот я сейчас употребил слово школьник. А ведь оно тоже изначально было наделено совсем другим смыслом. Но даже я, зная об этом, употребил его сейчас уменьшительно. Я уже говорил тебе, что было время, когда слова значили очень много. Люди, утратив значение слов и превратив их просто в звуки, потеряли одно из важнейших эволюционных приобретений. Из тех слов, что ты пробовал перебрать, только слово «сын» ещё как то показалось тебе наполненным смыслом. Сын рождён отцом. Поэтому оно до сих пор не просто звук. Не просто бульканье. Посмотри, как сузилась сфера слов, несущих для людей хоть какой-то устойчивый смысл!

Я внимательно следил за нитью его рассуждения.

— А теперь смотри, — он потёр ладонью верхнюю часть грудины. — Вся эта длинная тирада была выслушана тобой с полным вниманием. Ты никогда не замечал, как мать или отец пытаются что-то сказать своему сыну или дочери? И как он или она торопят, чтобы их родитель как можно быстрее закончил говорить? В любой такой ситуации сразу видно, как родители страдают от невнимания своих детей. Страда>ют, но покорно сносят, так как, во-первых, ничего не могут с этим поделать, а, во-вторых, «любят их». Мне очень трудно вообразить ситуацию, в которой взрослый сын и его пожилой отец будут вместе искать смысл слов, внимательно и с интересом выслушивать друг друга. По сути — они чужие люди, — он остановился, подыскивая слово. — Хуже, чем чужие. Ведь чужие люди имеют право вообще не слушать друг друга и не обращать друг на друга внимание. А эти — не могут. Но живут так. Кровное родство, таким образом, не развило и не упростило их взаимоотношения, а наоборот. И даже больше, чем наоборот. Оно поставило их в ситуацию, в которой они вынуждены нарушать очень важные законы. Законы родства и кровной близости. Не подумай, что я против кровного родства. Я говорю сейчас о том, что отношения между людьми вообще нуждаются в укреплении и переосмыслении. Также я говорю о том, что хотя между нами нет кровного родства, но есть родство иного рода. Позволяющее нам делать с тобой вместе даже больше, чем родство кровное.

Перед моим мысленным взором быстро пронеслись картины моих взаимоотношений с родителями. А также с моей бабушкой, которая была ещё жива. Я ещё поработаю с этим, сказал я себе. Я огляделся вокруг. Видимо это была инстинктивная реакция моего тела. Вокруг стало слишком тихо. И моё тело среагировало на эту тишину. Мне показалось, что природа внимательно слушала наш разговор. Но когда я огляделся по сторонам, звуки словно проснулись. Кто-то лениво запел в вышине. А в траве устало застрекотали. Это успокоило меня. Учитель тоже огляделся по сторонам.

— Предлагаю сменить перекрёсток, — чуть тише, чем обычно проговорил он, — мне кажется, мы немного пересидели здесь.

Мы неспешно поднялись и пошли по плато. Хотя это показалось мне излишней предосторожностью. Место для нашего разговора было найдено им очень точно. У меня было ощущение, что я наполнен не только разговором, но и ещё чем-то значительным. Чем-то таким, что делает меня равным по размеру окружающим нас сопкам и грядам. Мы шли молча около пятнадцати или двадцати минут. Обогнув зелёную балку, которая внизу становилась крутым и заросшим ущельем, мы вышли к скале, напоминающей старый коренной зуб. Я знал эту скалу. Она была одним из его ориентиров на этом беспредельном плато, где вообще очень трудно иметь хоть какие-то ориентиры. Любая скала, любой хребет здесь меняли свою форму и размер с минимальным изменением точки обзора. Можно было сделать сотню шагов и не узнать местности, которая, не удивлюсь, воссоздавалась здесь специальным объёмным голографическим монитором. Скала, к которой мы подошли, была особенной тем, что почти не меняла свою форму ни с какого угла зрения. Она отовсюду смотрелась как каменный зуб с плоской вершиной. Возвышаясь над уровнем плато метров на двадцать-тридцать, она была при этом совершенно неприступной ни с какой стороны. Мы подошли оттуда, где она отбрасывала тень. Семь восемь метров тени создавали чудесное пространство, в котором мы расположились. Я признал, что перемещение было оправданным, так как мы просидели на солнце достаточно долго.

— Да, — сказал Учитель. — Наше первоначальное место стало слишком открытым. А здесь сейчас прохладно и хорошо.

Под каменной стенкой сохранилось немного снега. Трава была также примята снегом, которой лежал здесь всю зиму и весну. Сейчас она напоминала плотную циновку. Повсюду были следы полевых мышей, создающие странный узор.

— Ты, наверное, уже знаешь, чем закончится моё обучение? — спросил я.

— Конечно, знаю! Мы прыгнем с тобой в пропасть вон с того бугра! — он показал рукой на вершину, возвышающуюся в полукилометре от нас.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Это будет последним правилом Го, правилом против бесконечности повторения позиции.

— Мы возьмём в прыжок камни для Го? — спросил я намеренно озабоченным тоном.

— Конечно! — провозгласил он. — Я возьму свой старый комплект из панцирей, а ты бери тот, что купил в Москве. Помнишь, ты мне показывал его? И ещё японский дорожный магнитный комплект. Который хорош тем, что камни не разлетаются с доски.

— Учитель, — продолжил я. — Взять ли мне с собой в прыжок записи? Которые я делал всё это время?

— Конечно, бери, — они пригодятся людям, которые будут встречать твоё тело внизу, — я видел, что он еле сдерживает смех. В уголках его глаз я заметил маленькие слезинки.

— Жаль, что мы не можем взять собой в прыжок людей из парка и из того московского клуба! — добавил я.

— Это очень жаль, — согласился Учитель. — Но боюсь, они не дойдут даже до этого плато. Да! Возьми с собой свои горные ботинки и аппаратуру, с которой ты хотел идти в пещеру Видящих!

— Они у меня с собой! — крикнул я.

Мы уже шли по плато по направлению к бугру. Находясь друг от друга в десяти шагах, мы кричали на всю силу наших голосов.

— Ты ещё не передумал прыгать! — крикнул Учитель.

— Нет ещё! А вы?!

— Я не уверен, что помог сегодня всем соседям, которые нуждались в моей помощи! — отозвался он.

— Что же ты будешь делать?! — крикнул я.

— Хочу позвонить им и объяснить, почему не смогу быть вечером дома, — его голос был наполнен силой и радостью.

— Может быть тебе тогда лучше не прыгать?!

— Но тебе будет неприятно прыгать одному!

В этот момент я был совершенно счастлив. Счастлив так, как почти не бывает счастлив человек. Я был соткан из света и ветра. Я не чувствовал своих ног, а когда вспомнил про них, они отозвались приятной щекочущей дрожью. Они напомнили мне трубы, по которым наверх здания дали воду. И этим зданиям был я. Левее возвышалось другое здание. И я был счастлив видеть это здание здесь, рядом с собой. И из моих глаз полились слёзы…

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ГОТОВАЯ КНИГА» ПРЕДСТАВЛЯЕТ:

«Боевое искусство стратегии. Русский стиль. 9 изящных решений», И.А. Гришин, М.Г. Емельянов Эта книга не просто бизнес издание. Эта книга для владельцев бизнеса. Бизнес — это война. А на войне без боевой стратегии поражение неминуемо. До этой книги русские знали о себе только то, что они могут наносить мощные удары. Девять сталинских ударов запомнил весь мир. Но чтобы выиграть современную войну в бизнесе ударов недостаточно. Эта книга предложит Вам более тонкое оружие. Авторы назвали его «9 изящных решений».

«Анекдоты Мастера Го. Путешествие по зодиаку», И.А. Гришин Эти анекдоты родились из реальных ответов Мастера. Ведь Мастер не из тех, кто полезет за словом в карман. Это гуманитарное оружие нового типа, показанное им в бою. Ведь любой диалог Мастера — это сражение за собственную и чужую обучаемость. Ценители знаков зодиака найдут эти анекдоты обворожительными. Издание рекомендовано также для продажи в поездах дальнего следования.

«Русский учитель японского Го», И.А. Гришин, М.Г. Емельянов Игра Го — самая умная игра среди остальных земных игр. Однако правила ее необычайно просты. Го — не только игра. Это искусство, культура и наука. Это действо, относящееся к высшим уровням развития человека. «Русский Учитель японского Го» — живая передача древних сокровищ непосредственного знания. Книга будет интересна предпринимателям, политикам, бизнесменам, учителям, государственным служащим, просто людям.

«Мастер Го», И.А. Гришин (серия «Го учит видеть») «Мастер Го» — роман из серии «Го учит видеть». Главный герой книги — москвич, увлекшийся новым знанием. В свободное от работы время он летает на самолёте в маленький город, где проходит довольно загадочное обучение под руководством человека, которого он называет Учитель. Учитель обучает Игоря игре Го. Благодаря усилиям главного героя читатель знакомится с целостной и мощной традицией. При чтении книги не покидает ощущение живой передачи. Книга ориентирована на самый широкий круг читателей.

«Советско германский военный словарь», И.А. Гришин, М.Г. Емельянов

(серия «Боевое искусство стратегии»)

«Советско германский военный словарь» — отнюдь не сухой набор фактов, имён и цифр. В нём Великая Отечественная война (1941 1945) представлена через перекрёстные ключи и понятия, позволяющие уловить тонкие нити боевого искусства стратегии. В форме упражнений для развития стратегического мышления в словаре впервые публикуются карты схемы боевых операций Второй мировой войны и разбираются верные решения. Книга будет интересна всем, кто живо относится к мировой истории и стремится повысить уровень мышления.