Нахальная улыбка. Отсчет.

Раз. Раз. Два…

Двоится в глазах.

Снова виски и чувства стираются. Немного тошнит и не хватает кислорода. Все плывет. И становится безразлично.

«Хочешь ты так? Почувствовать себя владельцем хочешь? Комплексы? Нравится повелевать? – На! Получи, ублюдок, получи!».

Мерзкое ощущение – ничего. Не более мерзкое, чем, когда внутри он.

«Счастлив?! Доволен?!»

Переставшая себя стесняться пьяная девушка смотрит на него глазами победительницы.

А Андрей зовет ее к себе, ставит на колени на мягкой кровати и, схватив за волосы, трахает, как дешевую шлюху – резко, часто и без эмоций – по крайней мере, девушка чувствует себя именно так.

Последнее, что она помнит – как упала на кровать и закрыла глаза, сраженная усталостью и алкоголем.

====== Часть 6 и последняя ======

Сколько прошло уже – день, два, три? Может, неделя? Месяц…

Белое окно с низким подоконником, рама без ручек. Затемненное стекло искажает реальность и утром кажется, будто солнце уже склоняется к закату. А вечером там, снаружи, наступает непроглядная тьма, изредка нарушаемая светом фар паркующегося на заднем дворе автомобиля. Где-то в доме слышны шаги. В замочной скважине с той стороны замер ключ. Кто-то придет и откроет дверь. Кто-то выведет в коридор и, схватив за руку, будет ждать, дыша табачным дымом, пока в роскошной камере загородной тюрьмы не протрут с полок пыль, не вымоют пол и не поставят на стол тарелки с едой. На стул повесят новое платье со множеством шнурочков и оборок, чтобы украсить на следующие два или три дня миниатюрное тело неизвестной девчонки. Расческа, косметика, зеркало на стене с белыми пузатыми ангелочками по бокам – кукле нужно быть красивой, кукле нужно радовать глаз.

Ванная с зеркальным потолком. Черное око камеры слежения.

Здесь нечем порезать вены. Здесь все куплено специально для одной. Мыло пахнет ванилью, темно-красное, словно кровь, медленно капает на руки, стоит их только поднести к автоматическому дозатору. В десятках зеркальных панелей отражается юное лицо…взгляд непередаваемой печали.

На стеклянных полочках, как в магазине – на любой вкус – все что нужно, лишь бы остаться игрушечным чудом. Лишь бы не наглотаться этого горького мыла до отравления – камера под потолком.

План, расписанный по минутам. График для жизни. Дорогой товар по истечении срока годности будет выброшен на свалку.

Два часа пополудни. Чашка кофе. Что-то жареное под острым соусом.

За окном кружатся снежинки.

Четыре часа. Суп, котлеты, фрукты со сливками.

Вьюга поет.

Люди исполняют свои обязанности добросовестно. За тысячу долларов можно молчать, что в одной из комнат королевского дворца обитает призрак. За полторы – охранять беззащитную девочку, стоя за дверью, слушать, как она стонет по ночам.

От рассвета до заката метель и пурга. Зима заунывно плачет и вместо секунд – собственное дыхание. Куклам негоже иметь часы.

Он приходит то за полночь, то ближе к рассвету. Порою, уставший, спокойный и отрешенный; порою злой и жестокий. Смеется или молчит, долго играет или жадно целует. А иногда просто сидит за столом, подпирая руками голову, и курит, прищуренным взглядом оглядывая свою собственность.

– Думаешь, я жесток? – говорит тихим голосом, постукивая сигаретой о стеклянный бортик пепельницы – так ли оно? Будь я жесток, я бы дал тебе то, что ты сейчас имеешь? Я бы заботился о тебе, так, как сейчас забочусь? Думаешь, ты в плену? Я не причинил тебе боли, не запер в подвале, посадив на цепь…что ж ты, как волчица, прилипла к окну, выглядывая там млечный путь в нищету?

И взгляд, потерявший надежду, обращается к нему и алые губы почти что шепчут:

– Нет, вы не жестоки. Вы цените это. Но разве, сидя в клетке, не будешь думать о том, что находится за ее прутьями? О людях, которые были дороги, о жизни, которая была полна радостей и тревог?

– Радостей – бред! – восклицает Андрей – какие радости ты знала, назови хоть одну?!

– Я не была одинока – все так же тихо отвечает Анжела – у меня была семья, большая семья, много друзей. Я училась, помогала малышам, верила в лучшее. Разве этого не достаточно было для радости? По вечерам мы собирались в нашем зале и разучивали веселые песни, мы праздники отмечали все вместе и вместе помогали тем, кто попадал в беду.

– А что ты думала о себе? – Андрей смотрит на нее как никогда серьезно – чего ты хотела?

– Посвятить себя тем, кому в жизни повезло меньше, чем мне. Я хотела поступить в училище, и потом вернуться в приют в качестве воспитателя.

– Куда уж меньше… – вздыхает Андрей – где было твое чувство собственного достоинства?

– Прожить достойно – не значит иметь много денег – осторожно сказала Анжела.

– Каких, к черту, денег?! – воскликнул раздраженно ее собеседник – я не могу понять, почему ты любила ту жизнь? Ты ведешь себя здесь, как затравленный зверёк, несмотря на то, что я не такую уж большую плату беру за твое проживание!

Анжела снова отвернулась к окну, предчувствуя, что сейчас ее снова схватят и потащат в постель, но Андрей не был расположен к интиму.

– Ты самоуверенная и наивная! – говорил он, прохаживаяь по комнате – и не умеешь ценить то, что у тебя есть!

– Нет у меня ничего – возразила Анжела, не боясь показаться перед ним слишком дерзкой.

За последние дни она разучилась бояться, потому что все страхи ее уже превратились в воспоминания.

– Есть у тебя дом, где ты ешь и спишь. Есть люди, которые платят за то, что ты здесь ешь и стирают тряпки, которые ты носишь! Есть работа, в конце концов!