– Не останавливайся на месте, избранным слугой Инграма и не иди по избранной им дороге. Спасти детей от погони посредством быстрого хода – напрасный труд. Угони наших двух коней на север, потому что они накликают на нас беду – волков или сорбов. Лучше вверить жизнь заповедному лесу и скалам Шварцы. Там укроешь детей.

Совет был одобрен, и язычницей Гертрудой. Переправившись через черноводье, путники вышли на твердую землю, где их следы терялись. Они отогнали коней на север, а сами пятились назад по своим следам, чтобы запутать возможных преследователей.

– Детская уловка, – сказала многоопытная Гертруда.

Затем, оставив ручей слева, они отправились по долине до другого ручья, который впадал в Шварц. Поднявшись по его руслу, они медленно и устало поднялись наконец на гору и некоторое время шли по ее гребню. Потом нашли старую засеку, сооруженную некогда охотниками, разожгли костер и устроились на ночлег.

Готфрид подошел к Вальбурге, взглянул, примочена ли ее рана, потом благословил ее. Больная девушка старалась подняться и с благодарностью пожала ему руку.

– Не благодари меня, – сказал он. – Я повинуюсь заповедям нашего Господа небесного.

Вальбурга опустилась на солому, а Готфрид направился к выходу из ограды. Из долины раздавался вой волков и крики совы. Готфрид осенил себя крестным знамением.

А в это время перед Вольфрамом и Годесом предстал взволнованный Инграм.

– Я видел огни сорбов, стоящих невдалеке отсюда. Два отряда охотников оспаривают друг у друга добычу. Снова началась погоня. На коней – и в лес!

Подобно дикому вепрю Инграм внесся в свой «Вороний двор». Он оттолкнул от себя Вунигильду, рабыню, протянувшую к нему руки, и коротко ответил слугам, которые радостно приветствовали его. Одолеваемый сном, Инграм бросился на свою постель, но тяжкие мысли волновали его. Без меча и копья, жалким рабом возвратился он во двор своих предков и еще раз прошедшее пронеслось перед глазами: насмешливые лица сорбов, горящая деревня, гневно отвернувшаяся от него женщина и чужеземный юноша, перед которым Вальбурга опустилась на колени. Он сжал кулаки и отбросил от себя меховое одеяло.

– Они уже в деревне? – крикнул Инграм вошедшему Вольфраму.

– Мало кто не спал и никто не может ничего сказать о них, – ответил Вольфрам. – Вокруг хижины монаха все тихо. Если они улетели, то мало кто знает, где они остановятся. Если скрылись в горах, то никому не известно, когда возвратятся.

Инграм поспешил к двери.

– Куда? – вскричал Вольфрам.

Он принудил его снова лечь в постель, а сам тихо сел подле него. И снова начал рассказ о лесных дорогах, которые они исходили вдоль и поперек и о чарах монаха. Наконец голова Инграма склонилась на подушку и сон одолел его. Только тогда Вольфрам ушел в свою светлицу.

Когда поздним утром Инграм очнулся от беспокойного сна, Вольфрам уже стоял возле постели.

– Не следовало бы будить тебя, но если ты выйдешь за дверь, то увидишь невероятное. Долина изменилась, многие собрались из окрестностей. Вокруг дома Меммо толпятся христиане и язычники. Прибыл сам Герольд, новый граф, присланный повелителем франков для охраны границ, а с ним его жена Берсвильда. Я вижу множество копий начальников и мужей из всех лесных сел. Да и на твоем дворе топают кони добрых приятелей. Ждет тебя твой товарищ Бруно, Куниберт и многие друзья, потому что оповещено послание повелителя франков и все суетятся вокруг чужеземца.

Инграм вскочил с постели и вышел за ворота, где многие из почтенных людей приветствовали его. Но все взоры невольно устремлялись на луг и поле, окружавшие дом христианина Меммо. Изумленный Инграм смотрел на праздничную суматоху, на бивших копытами коней, вооруженных всадников и бесчисленное множество соотечественников. Здесь были Азульф, один из первейших в стране, Гундари, сын Ротари, человек зажиточный, Годолаф, могущественный воин, Альбольд и многие другие.

– Истинно, – с изумлением вскричал Вольфрам, – много чести оказывают наши начальники заезжему чужеземцу.

– Никогда я не думал, что в нашей стране живет такое множество народа, преклоняющихся перед крестом.

Из хижины показался Винфрид в епископском одеянии, его одежда сверкала золотом и серебром, а в руке он держал посох. Меммо и еще один священник следовали за ним.

К Инграму и Вольфраму присоединился Куниберт.

– Видно, народ наш сбился с толку, – сказал он. – Да и ты, Инграм, как я слышал, ездил слугой чужеземного епископа?

– Я ездил к сорбам по собственному делу, – мрачно ответил Инграм. – Но вы, как кажется, собрались для того, чтобы ударить челом чужеземцу?