Переговоры с индунами и их результат — все это помогло Родсу в какой-то мере снова утвердиться и в собственных глазах и в мнении многих своих соотечественников. Но вместе с тем это, разумеется, не могло совсем перечеркнуть поражений, нанесенных его престижу крахом мятежа в Трансваале и самим восстанием народов Родезии.

Конечно, до внешнего мира доносились лишь глухие отголоски пулеметных очередей и взрывов динамита в таких далеких от Европы и в таких чужих селениях шонов. Но ведь все же доносились…

Яркой вспышкой, озарившей расправы с ндебелами и шонами, были, пожалуй, не сводки военных действий и не сообщения журналистов, а повесть Оливии Шрейнер «Рядовой Питер Холкит из Машоналенда», изданная в 1897 году. Она приобрела такую известность, что даже в России была переведена немедленно, в 1898-м, и потом выходила еще не раз. Перед титульным листом первого английского издания читатель видел фотографию: родезийский пейзаж, дерево, на нем повешены три африканца и рядом — группа родсовских «пионеров» в самодовольных, гордых позах.

Потом, во времена гитлеровской агрессии в годы второй мировой войны, такие фотографии стали уже не в диковинку. Но тогда, в конце XIX столетия, она произвела большое впечатление.

Какой шокинг для английских аристократок, поклонниц Сесиля Родса и его «пионеров». Правда, повешенные — всего лишь негры, но все же…

Каково тогда было Родсу? Ведь только-только был в зените…

Фотография, открывающая книгу Оливии Шрейнер «Питер Холкит, рядовой из Машоналенда»

Как мучительно гадал, удастся ли еще что-то сделать в жизни. Судя по его нраву, был уверен, что в конце концов снова взнуздает Ее Своенравие Фортуну. Но нужно время. Может быть, годы. А есть ли они? По ночам мерещится, что последняя черта — вот-вот, уже холодом веет от нее.

Снова и снова перечислял и взвешивал все за и против.

Да, удары получил страшные, один за другим. Когда впридачу ко всему еще сгорел дотла Хрут Скер, его кейптаунский дворец, у Родса вырвался стон.

— Набег, мятеж, голод, падеж скота, и теперь еще мой дом сгорел. Я чувствую себя Иовом, разве что не изранен.

До бедности библейского Иова Родсу было куда как далеко. Но вот ореол человека, которому никогда не изменяет госпожа Удача… Этот ореол завораживал и простых людей и даже вершителей судеб Англии и Европы, тех, кто, казалось, изверился уже во всем. Потому-то и совсем уж небогатые люди на свои трудно скопленные деньги покупали его однофунтовые акции, вверяли ему свою судьбу, считали, что с ним не пропадешь. Да и аристократы, так легко ставя свои имена в списках учредителей компании рядом с магнетическим словом «Родс», не боялись осрамиться…

А теперь! Даже левиафаны английской печати, всегда так превозносившие Родса, и те уже нет-нет да и позволяют себе… Да что там. Уильям Стед — как уж делился с ним Родс, как старался заразить своими замыслами, сделать полным единомышленником. А поди ж, и он после джемсоновского набега уже не тот. Ну, скажем, не совсем тот. Близость-то осталась, но веры той — нет.

А политики! Выжидают. Не все, но многие. Вот Асквиту предложили войти в парламентский комитет по расследованию набега («родсовский комитет»). Сам Чемберлен приезжал, уговаривал. Отказался! Хочет не связывать себе рук, посмотреть, куда ветер подует.

Потом жена Асквита в своих мемуарах вспоминала об этом предложении Чемберлена. Она тогда спросила мужа, почему он отказался. Он ответил:

— Что же я — круглый дурак?

А эти аристократы, которых Родс так задабривал пакетами акций, директорскими креслами своих компаний! Им самим, может быть, казалось, что они его поддерживают даже больше, чем он того заслуживает.

А он в свою очередь в большинстве из них, конечно, видел предателей. Чего же и ждать от них, от этих любителей загребать жар чужими руками, его руками. На что они вообще способны? Разве что на язвительные намеки в своем «высшем свете», в этой школе злословия. Да, конечно, они умеют двумя-тремя фразами испортить чужую репутацию. Как лорд Иллингворт или лорд Горинг у только что ставшего модным Оскара Уайльда. Может быть, часть его известности и можно объяснить скандальным процессом, когда ему дали два года тюрьмы за гомосексуализм буквально накануне набега Джемсона. Но нет, он, конечно, необычайно талантлив. Даже в этой своей последней вещи. Кажется, «Как важно быть серьезным» — о ней заговорили тоже одновременно с набегом.

Публика смеется шуткам этих лордов. А смеяться, небось, надо над ними самими. Над их никчемностью, пустотой. Неспособностью действовать. Если и есть в них что, на пустозвонство ушло. Отречься-то от него, Родса, и то, наверное, умеют вот так же, походя, как от чего-то совсем постороннего и уж во всяком случае недостойного их.

А в самой Южной Африке для трансваальских буров нет теперь, пожалуй, никого ненавистнее Родса.

Буры Оранжевой? Деларей, небось, теперь жалеет, что просил Родса быть крестным отцом своего внука.