Она снова кивнула.

– Боюсь, что очень мало дал тебе в этом отношении. – Он отставил чашку. Чаинки лежали на дне невыразительной грудой. – Возможно, тебе следовало поискать учителя получше, чем старый отшельник.

Она опустилась перед ним на колени, взяла его руки в свои, теплые и нежные. Тонкие длинные пальцы обросли мозолями от работы, которую она из гордости продолжала выполнять. Теперь она может избавиться от этих мозолей в любой миг.

– Вы дали мне жизнь, и Силу, и жадность познать все, что только есть на свете. Чего еще я могла бы ждать от учителя?

– Я не подготовил тебя для мира.

– Спросите лучше, готов ли мир для встречи со мной.

Он улыбнулся помимо воли:

– Магистры не будут рады тебе.

В ее глазах играли озорные чертики.

– Мне уже доводилось втираться к мужчинам, которые не выражали радости при виде меня. Ведь так?

Он со вздохом сжал ее пальцы.

– Ты их недооцениваешь, Камала. Мужчины, живущие в мирке, где женщинам места нет, не потерпят вторжения. Не говоря уж о том, что самое твое существование опровергает то, чему их учили… а гордецы не любят, когда их уличают в ошибках.

Глаза Камалы сверкнули вызовом.

– Вы предлагаете мне скрываться от них?

– Тебе? Где уж там. – Уголки его губ приподнялись в улыбке. – Просто… будь осторожна. Веди себя скромно. Ты ведь способна на это, не так ли? Притворись ведьмой – хотя бы на время, пока не освоишься. Не давай им понять, что в мир пришло нечто новое, пока не будешь готова объявить об этом на своих условиях. – Она молчала, и он спросил: – Обещаешь?

– Насколько судьба позволит.

– Они подвергнут тебя испытаниям, как только узнают. Попытаются тебя провалить. Пустят кровь из твоей души. – Итанус теперь смотрел ей прямо в глаза. – Им очень нужно, чтобы ты провалилась, пойми это. Твое существование оскорбляет известный им порядок вещей. Признав тебя магистром, они не смогут больше покушаться на твою жизнь – это против правил, но все остальное считается у них честной игрой. Если же они найдут доказательства того, что ты не настоящий магистр, а самозванка, ведьма с манией величия и парой трюков в запасе… тогда они станут травить тебя всерьез, чисто для забавы.

Алмазные глаза Камалы сузились, голос стал серьезным.

– Учитель… Меня продавали на улице, когда еще не все мои молочные зубы выпали, и я это пережила. Я потеряла мать, умершую от заразной болезни, потеряла дом, но и это пережила. Я прошла через такое, о чем и говорить не хочу, испытала на себе самые низменные человеческие пороки и выжила. – Мозолистый палец погладил щеку Итануса, губы дрогнули в улыбке. – Отчего же вы думаете, что я не справлюсь с шайкой магистров? То ли я стану для них забавой, то ли они для меня.

Он еще крепче сжал ее руку. В ее глазах таилось что-то неуловимое, приковывающее к себе взгляд. На миг – всего на миг – он увидел перед собой женщину, и все преграды, поставленные им между собой, учителем, и ею, ученицей, рухнули. Он остро, как никогда прежде, ощутил тепло ее руки, легкий запах сосны от ее пальцев, ее дыхание – а в ее глазах читался вопрос, невысказанный, но от того не менее настоятельный.

Нет, не вопрос. Призыв.

«Запомни меня такой, какой я была для тебя, – говорили эти глаза. – И не только такой».

Медленно, осторожно он отпустил ее руку. Его ладонь увлажнилась от ее пота. Он подавил желание поднести ее к лицу, втянуть в себя запах. Ему казалось, что присутствие Камалы уже понемногу выветривается из дома, и его одолевала нужда окунуться в этот запах, чтобы никогда ее не забыть.

Но мгновение прошло, как всегда проходят такие мгновения, и он тряхнул головой, дав ответ и ей, и себе.

– Ты была самой одаренной и самой трудной из моих учеников. Такой я и буду тебя вспоминать.

– Это не в традициях магистров, – тихо заметила она.

– Нет, – согласился он и снял с пальца тонкое серебряное кольцо, подаренное ему много лет назад, – одно из немногих украшений, которые он сохранил после отъезда из Ульрана. Итанус вложил кольцо в руку Камалы и согнул ее пальцы. – Оно позволит тебе поговорить со мной, когда будет нужда, и даже перенестись ко мне, не выжимая атру из целой толпы.

– Разве мы с вами не соперники? Не противники? – Он не знал, чему верить – задорным глазам или голосу с нотками неуверенности. – Разве не так заведено у магистров?

– Так, – признал он. – И смертным жилось бы куда лучше, будь оно по-другому. – Он встал, и встряхнул обе чашки – посмотреть, не покажут ли чаинки еще чего-нибудь напоследок. – Но поскольку мой образ жизни и самое твое существование уже делают нас исключением, нарушение еще пары правил ничего не изменит. А хоть бы и изменило, – он вскинул бровь, – тебе-то какая печаль?

Она усмехнулась в ответ, и краденый жар ее души опахнул его.

«Да, – подумал он с болью в сердце, – пора тебе уходить. Такой огонь способен спалить любой дом, в котором его развели… И да помогут боги магистрам, если они сделают тебя своим врагом».