Шрифт:
Вот уж чего Годимир не видел, так это самок и детенышей оборотней!
А любой из составителей бестиариев с радостью отдал бы душу Лукавому, чтобы оказаться на месте странствующего рыцаря. Вымя оборотниц (или волкодлачих, как правильно?) свисало между передними лапами, еще раз подтверждая человеческое происхождение чудовищ. А детеныши… А что детеныши? Они у любого зверя одинаковые — шкодные, непослушные, любопытные…
Малышня сразу кинулась к еде, но матерый волколак двумя ленивыми шлепками отогнал их. Детеныши жалобно заскулили и уселись на траву подальше от Черного — чужой самец их пугал.
Время шло.
Годимир дергал веревки. Иногда казалось, что они поддаются, а все больше — нет.
Седой медленно, смакуя каждый кусок мяса, насыщался.
Самки ждали, отворачиваясь, словно никогда в жизни чувства голода не испытывали.
Детеныши поскуливали, но нарушить запрет вожака не решались.
Черный все чаще поглядывал на Яроша с Годимиром.
Наконец вожак стаи насытился. Взрыкнул, больше для острастки, помочился на остатки тела Дорофея, отошел и улегся едва ли не на меч. Кусок железа, пропахший человеком, заинтересовал его. Седой внимательно обнюхал рукоять, а потом отвернулся, недовольно урча.
Самки с детенышами подобрались к объедкам. Назвать это телом человека уже не поворачивался язык.
Первый волколак поднялся, потянулся по-собачьи и подошел к Ярошу.
Годимир видел, как побелели губы разбойника. Даже самый отважный человек может проявить слабость, беспомощно раскачиваясь перед самым носом у кровожадных хищников. Говорят, в Басурмани в древние времена последователей учения Господа иногда бросали на растерзание диким зверям, желая вызвать ужас у народа.
Черный ударил лапой по сапогам Бирюка. С жалобным треском разошлось по шву крепкое голенище.
Седой поднял голову, зарычал.
Вылетевшая из кустов корявая ветка ударила его вскользь по уху.
Оборотень взвился в воздух одним прыжком, страшно заревел, испугав детенышей, кинувшихся прятаться за спинами матерей, а потом бросился на Черного, который уже примеривался к лодыжке Яроша клыками.
Чудовища покатились рычащим клубком.
«А кто же запустил ветку?» — подумал Годимир, и вдруг веревка, стягивавшая его руки, с треском лопнула, и рыцарь полетел вниз, едва ли не на спины грызущимся оборотням.
Хвала Господу, упал на ноги, кувырком перекатился в сторону ствола бука — к мечу.
Тяжелое тело ударило его в спину, швыряя ничком на землю, затылок обожгло смрадное дыхание звериной пасти. Как он мог забыть о самках? Опасности от них не меньше, чем от любого другого оборотня!
Хоть бы горло прикрыть руками…
Внезапно груз, давивший на плечи, исчез. Драконоборец перевернулся на спину и увидел, как на прогалине возникла тоненькая фигурка с длинной палкой наперевес.
Русая коса, закрученная вокруг головы…
Велина?
Что она тут делает?
Годимир хотел крикнуть девушке: «Беги, пока цела! Спасайся!», но пересохшая глотка подвела, исторгнув лишь неясное хрипение.
Рыцарь смог только наблюдать выпученными от страха глазами, как она привычным движением отпускает косу в свободный полет, делает два долгих, скользящих шага…
Опрокинувшая Годимира самка рванулась сыскарю наперерез.
Прыжок!
Коса щелкнула в воздухе как бич гуртовщика. Волколак со скулением прянул в сторону — вместо глаза на светлой шерсти черным потеком растекалось кровавое пятно.
Вторая самка налетела слева, взмахнула когтистой лапой.
Велина взвилась в воздух.
Хрясь! Кончик посоха с маху врезался в чувствительные ноздри зверя, вынуждая его откатиться в сторону, жалобно визжа.
Щелк! Сухо, как валежина под сапогом, хрустнула лапа одноглазой самки.
Годимир с трудом сумел оторвать взгляд от схватки, потянулся за мечом.
Вот он!
Шершавая рукоять прильнула к ладони.
Рыцарь вскочил на ноги.
Самцы продолжали кататься по земле. Во все стороны летели клочья шерсти, окровавленные обрывки шкуры и комья дерна. Седой подбирался к горлу противника, который бил задними лапами ему в брюхо, стремясь выпустить кишки.
А что же Велина?
Полученные раны не задержали оборотней и на долю мига. С короткими взрыкиваниями самки и щенки, каждый размером со взрослого волка, взяли девушку в кольцо и только слившийся в серое смертоносное колесо посох удерживал их когти и клыки на безопасном расстоянии.
Коса металась из стороны в сторону, словно жила своей жизнью, и пятнала шкуры зверей темными влажными росчерками.
Такого мастерского умения вести бой — смертоносного и вместе с тем красивого — Годимир не видел никогда в жизни.