— Что? Он чего… это… охренел? Ну, я, ешкин кот, с ним поговорю поутру! Он у меня еще раз все кусты обгадит! — возмутился заречанин. — Да Сыдор кровосос, каких поискать. Сирота подвернется — сироту ограбит, вдова — так вдову. Что он напел вам? Ума не приложу…

— А он нам то же самое про Яроша говорил, а про Сыдора предлагал Олешеку песню написать, — улыбнулся Годимир.

— Нет, это… Он точно Пархим, горшечник из Колбчи? Может, другой какой Пархим?

— Нет, ну сам так сказал, — рыцарь развел руками. — Откуда ж мне знать? Из Колбчи, не из Колбчи… Не могу ж я всех горшечников тутошних в лицо знать?

— Да нет… — рассуждал сам с собой Чэсь. — Телега Пархима, и конь его вроде тоже… Он не пьяный был?

— Нет…

— Эй, дядько Чэсь! — крикнул Карпуха с телеги. — Чисто все. Горшки да миски… Ну, соломой переложены…

— Ты в солому-то потыкай! Токмо легче, легче, не побей…

— Ага!

Послышалось шуршание. Это Карпуха проверял остряком алебарды между горшками — не затаился ли Ярош в горшке, не скрылся ли под миской? Потом раздался глухой треск и испуганный возглас светловолосого стражника.

— Что? Побил-таки? — сурово выкрикнул старший.

— Ага… — убитым голосом отвечал парень.

— Ну и хрен с ним! Новых… это… налепит. Нашел что?

— Не-а!

— Тады прыгай!

Когда Карпуха соскочил на землю, едва не сбив древком алебарды котелок с рогульки, Олешек спросил Чэся:

— А скажи, что же все-таки с Ярошем?

— А что с Ярошем? — окрысился стражник. — Тебе, шпильман, какое дело?

— Я, может, песню сложить хочу. Про разбойника и… про еще одного разбойника.

— Про рыцарей… это… слагай лучше. Все. Пошли мы. Пархим вернется, не забудьте… это… поклон от меня передать. Скажи, Чэсь спрашивал, как там внучок младший?

С этими словами стражники растворились во тьме.

Озадаченный шпильман почесал затылок:

— Ты чего-нибудь понял, пан рыцарь?

— Признаться, немного, — ответил Годимир. — Ты пока крупу доставай, а то голодными спать ляжем…

— Уже достал. Держи.

Рыцарь высыпал три полных пригоршни крупного пшена в бурлящую воду, бросил соли, помешал ложкой.

— Ну, так что, Олешек, ты сказать хотел про знакомцев наших?

— Да я просто не пойму — или я такой дурень, или у стражника этого, у Чэся, котелок набекрень?

— Это ты насчет внуков?

— Ну да! Вот пришиби меня гром на этом самом месте, но не похож Пархим на человека, у которого взрослые дети могут быть. Не говоря уже о внуках.

— Это верно, — согласился Годимир.

— О! Так, может, это сын того Пархима, которого стражник знает? У кметей в Заречье это запросто. Отец Пархим и сын Пархим, внук тоже Пархим… Похоже, жадничают они на имена. Или попросту ленятся новые придумывать.

— А ты спроси его. Когда облегчится, само собой…

— А чего я? Сам спрашивай, пан рыцарь, коли интересно.

— Я его лучше спрошу, есть сала кусок в запасе или нет? Эту кашу да салом бы заправить, да лучку зеленого…

— Ох, да ты точно поэт!

— Скажешь тоже, — смутился рыцарь. — Просто я иногда думаю, что если покалечусь в каком-нибудь сражении, не пропаду. Корчму куплю и буду гостей кормить-поить.

— А назовешь ее…

— А назову ее «У дракона». Вот тут не худо бы и голову драконью над входом прибить.

— Ты опять за свое? Ну, нет драконов на свете, нет!

— Не веришь, не ищи. Что ты за мной тогда едешь?

— А вот для того и еду, чтоб поглядеть, как ты опростоволосишься, пан рыцарь. Не найдешь ты дракона.

— Здесь не найду, в другие края искать поеду. В Пологие горы, к твоему Мариенбергу поближе…

— Еще чего удумал! Там уж точно ничего не сыщешь!

— Тогда на юг. За Усожу, в степи кочевничьи, в самую Басурмань.

— Эх, пан рыцарь, пан рыцарь… Жаль мне тебя. Пропадешь ни за грош. И что это тебя так дракон беспокоит? Неужели только из гордости да тщеславия? — Олешек глянул над пламенем костра прямо в глаза словинцу, склонил голову на бок, ожидая ответа.

— Нет, конечно, — подумав, сказал Годимир. — Из тщеславия вон шатры у моста разбивают. А потом трофеи в кучу складывают да хвастают у камина зимой — вот этого рыцаря я тогда-то победил, а этого тогда… А я хочу…

Он не договорил. Махнул рукой и принялся ожесточенно мешать кашу. Словно колдовское зелье. И посолонь, и противосолонь.

— Так что ты хочешь? — напомнил Олешек. — Скажи.

— Дракон — это зло.

— Да?

— Точно.

— Ну, не знаю… — задумался музыкант. — А почему?