— Дык… эта… Просеченка.

— Точно, точно Просеченка, — подтвердил корчмарь.

Годимир кивнул, вернулся за свой стол.

Какое-то время все сосредоточенно работали челюстями. Чего греха таить? Проголодались изрядно. Голод, он не щадит ни паломников, ни странствующих рыцарей, ни певцов-музыкантов. Иконоборцы чинно, но весьма прилежно обсасывали хребты карасиков. Сидящие за «благородным» столом по очереди черпали ложками со сковороды, прихлебывая густое, светло-желтое пиво.

Задержавшимся на коновязи оруженосцам и слуге пана Тишило досталась здоровенная миска пшенной каши, политая топленым салом и присыпанная сверху шкварками.

Олешек ел наравне со всеми. И не скажешь, что невысокий да щуплый. Ложкой махал — будь здоров!

«Куда в него вмещается только?!» — восхищенно подумал Годимир и едва не поперхнулся, ощутив сверлящий затылок взгляд.

Он обернулся.

Так и есть!

Бродяга уже не лежал, а сидел, скрестив ноги на манер басурман-кочевников из-за Стрыпы. Почесывал правой рукой щеку прямо через повязку и бесцеремонно рассматривал панов рыцарей. Перехватил взгляд Годимира и неожиданно подмигнул.

— Ты чего? — нахмурился рыцарь.

— Да ничего, пан рыцарь. Ничего. Больно уж смачно ты мечешь. — Он взмахнул пару раз ложкой, потешно изображая движения Годимира.

Пан Тишило захохотал, Олешек фыркнул в ладонь, а купцы сердито переглянулись между собой. Оно и понятно, бродяги и торгаши — извечные враги. Уж скорее монах подружится с разбойником, чем купец с попрошайкой.

— Есть хочешь? — повинуясь неожиданному порыву, спросил словинец.

— А! — махнул рукой бродяга. — Не впервой.

— Держи! — Годимир взял со стола краюху хлеба толщиной в пол-ладони и протянул ее одноглазому.

— Ну, спасибо тебе, пан рыцарь, — хриплый голос бродяги на краткий миг о чем-то напомнил Годимиру. Но о чем? — Не ожидал…

Он замолчал, но, вопреки ожиданиям, не вцепился зубами в хлебный мякиш, а сунул краюху в складки одежды. Поднялся, потер кулаком поясницу.

— Ну, коли ты такой добрый, пан рыцарь… В ответ на твою доброту — моя рассказка. Я поведаю, а там сам решай — на пользу она тебе или во вред…

— Что за рассказка?

— А простая такая… Горшечника Пархима убили. Слыхал?

— Как? Когда успели?

— Как — не знаю, но третьего дня его мертвого нашли. В кустах, на обочине.

— Как третьего дня? Я же… Мы же… Мы только вчера его видели. Или позавчера?

— Позавчера, пан рыцарь, — вмешался Олешек. — Вчерашний день ты в беспамятстве пролежал.

— Так как же так?

— А не знаю, — буркнул оборванец и быстрым шагом покинул корчму.

— Эй, ты куда? — Годимир вскочил, едва не опрокинув лавку.

Но его никто не слушал. Бродяга выскользнул за дверь и был таков.

— Эй, погоди!

— Да чего годить-то? — расправил бороду Ходась. — Чего годить? Третьего дня, я слыхал, Яроша Бирюка кто-то из колодки выпустил.

— Вот как? — Пан Тишило дернул себя за ус. — Кто бы это мог?

— И правда, — поддакнул Олешек. — Кто бы это мог быть, а?

— Ума не приложу… — потер затылок Годимир. — Да! А что это за бродяга? Откуда взялся? — Рыцарь схватил за рукав подошедшего кстати Андруха.

Корчмарь опасливо попятился, оберегая широкое блюдо с галушками, политыми сметаной. Сказал недоуменно:

— Да кто его знает, пан рыцарь? Пришел, попросился хоть в уголке посидеть. Ну, ясное дело, я его покормил… Не звери все-таки.

— Да, крендель хитровыкрученный, — согласился Олешек. — Ты раньше его видел? Кто такой — знаешь?

— Не-ет! — Андрух затряс головой. — Первый раз вижу! — плюхнул блюдо на стол и убежал.

— Ну… так паны рыцари… — несмело проговорил рыжебородый купец. — Договоримся, чтобы вместе на Ошмяны? Или… — Он ткнул кулаком своего молчаливого спутника. Тот закивал так размашисто, что едва носом в сметану не нырнул.

Годимир взглянул на пана Тишило. Он старший. Как скажет, так и будет.

Полещук думал недолго:

— Ладно. Утро вечера мудренее. Так ведь? Выспимся, а там видно будет.

* * *

Ночью Годимир боялся уснуть, ворочаясь на охапке свежего сена. Рядом храпел рыцарь Конская Голова, тихонько посапывал носом Олешек. Конечно! Им-то чего бояться? Небось острозубые чудовища с зеленой кожей не снятся.